кольцом, и, едва оно замыкается, копье выстреливает из них, оттягивается силой гравитации назад, прочь от меня, к звездам.
Звезды.
Звезды, которые почему-то кажутся крупнее, ближе, серебристее. Покрытыми серебром.
Серебром наполняются мои глаза.
Этот голос не наш, он как колокола, – голос наездника. Это невозможно, ведь связь отключена, но он здесь, у меня в голове, так же близко, как Разрушительница Небес. Это голос Мирей, и слышен он так, будто она подступает вплотную ко мне и шепчет:
пока, предательница.
Она сделала что-то. Не знаю, что и как, но она что-то сделала со мной – нечто ужасное, серебристое и знакомое. Перегрузка.
Я не могу с ней бороться, окоченение распространяется вверх по шее, к ушам. Пронзительный звон отскакивает от глаз, под куполом черепа, вызывая во мне внутреннюю вибрацию. Носовой платок исчез, я даже не чувствую его, хоть и пытаюсь. Нет квадратного лоскутка, нет ткани – мое тело полностью потеряло чувствительность. Нет спасения.
Разрушительница Небес издает скорбный крик.
Звон нарастает, лопаются барабанные перепонки – кровь. Я больше ничего не чувствую и слышать тоже не должна, но слышу – звук, о котором знала всегда: вскрик, который издают при столкновении боевые жеребцы, только немыслимо громкий. Громкий, словно не два голоса, а миллион.
А потом тьма.
* * *
Я мертва.
Нет – будь я на самом деле мертва, там не было бы деревьев.
Белых деревьев, выросших на людях. Их столько, что это можно назвать лесом. Будь я действительно мертва, я не помнила бы об этом. И не смогла бы увидеть тысячи силуэтов, стоящих среди деревьев, – их серебристые глаза сияют, крошечные как булавочные уколы зрачки направлены на меня.
все они в разноцветных костюмах наездников.
Не помню, что я здесь делаю, но только я потерпела поражение: Мирей, серебряные слезы, крик Разрушительницы Небес. Наездники исчезают, деревья сменяются воспоминанием. Я женщина, я смотрю на мужчину, которого знаю, только сейчас он моложе – в рыжие волосы вплетены деревянные бусины, на голове янтарная корона.
Король Рессинимус.
– Довольно, Астрикс. Твоей единственной заботой о будущем должно быть воспитание Дравитикуса.
Я делаю шаг вперед.
– Ярроу, пожалуйста, выслушай меня. Не будет у него никакого будущего, не будет его ни у кого из нас, если мы их не отпустим.
Король хмыкает:
– Это погубит Станцию.
– Это исправит то, что было сделано неверно. Я не могу растить сына на земле, которая уходит у него из-под ног. Отказываюсь надстраивать прогнивший мир, который ему предстоит унаследовать. Я хочу для него лучшей…
Король рывком отдергивает штору на окне, открывая звезды и черноту снаружи.
– Смотри – мы одни! Там никого нет, ничего! Хочешь, чтобы ради твоих нравственных принципов я обрек мой народ замерзнуть в космосе или задохнуться на газовом гиганте, который не в состоянии поддерживать его существование? Ядро – наша единственная спасательная шлюпка, и мы должны держаться за него всеми силами, иначе мы умрем.
Воспоминания. Теперь мои руки над голографической клавиатурой. Мои порхающие пальцы, недопитый кофе с молоком в хрустальном графине и изнеможение, въевшееся в самую глубину моих костей. Неумолимыми белыми буквами экран гласит: РАЗРУШИТЕЛЬНЕБЕС.ЕХЕ. Цепочки символов и цифр, которые я печатаю, – абракадабра для меня, но они понятны Астрикс. Настоящий ИИ убережет то, что находится в Разрушительнице Небес.
Два врага оказались достаточно умными, чтобы спрятаться в боевых жеребцах, и избежали смерти, когда их собратья подверглись аннигиляции. А4 был перепрофилирован, чтобы держать под контролем ядро, но Астрикс не верится, что она нашла А3, а тем более – что изголодавший враг в нем не был пущен в переработку для ядра. Обнаруженный после Войны федерацией, он был, должно быть, слишком слаб, чтобы подавать хоть сколько-нибудь различимый сигнал. Сейчас он совсем ссохся и съежился, но по мере того, как он растет, истинный ИИ, который она писала с подростковых лет, будет искажать и рассеивать его энергетическую сигнатуру, чтобы Адский Бегун и король не нашли его. Все, что нам нужно, – он один. Все, что понадобится, – чтобы один живой враг бросил вызов другому, и тогда порядок, в основе которого находится ядро, рухнет. Враг будет освобожден, вместо того чтобы подвергаться жестокому обращению и использованию.
Величайшая сила короля обращена против него.
Мы смотрим в сторону, повернув голову. Разбитый серебристый робот подвешен за руки к потолку бункера, шлем с полумесяцем сияет при свете флуоресцентных ламп. Слышится топот маленьких босых ног, мы оборачиваемся и видим рыжего мальчугана лет шести, прижимающего к себе одеяло, – в перекошенной пижаме и с заспанными зелеными глазами.
– Мам, опять ты не спишь?
С болью в сердце мы целуем его в макушку.
– Ты должен лечь в постель, Дравик. Завтра твой первый день в академии.
Воспоминание рассеивается, заменяется другим: в нем великолепный зал суда, отделанный красным деревом, наши руки на коленях, укрытых серебристой с голубым тканью платья, сотни благородных смотрят и ждут. Во главе этого собрания восседает король, наш муж, а рядом с ним – судья, ударяющий молотком и требующий тишины.
– Желает ли подсудимая сказать что-нибудь прежде, чем будет вынесен вердикт?
Я-Астрикс встает. Она высоко держит голову, страх и решимость сплелись воедино в ее сердце, голос звучит отчетливо.
– Мои сверстники, товарищи, родные, я не прошу о прощении. Прошу только об одном: чтобы король сказал своему народу правду. Продолжая лгать, королевская семья держит нас в кандалах императива, созданного отчаявшимися и давно умершими людьми. В правде сила, и люди на этой Станции заслужили право сами решать свою судьбу.
Толпа благородных разражается громким сердитым гулом, но судья ударяет молотком, и Астрикс продолжает:
– Этот вопрос я обращаю к каждому из вас: знаете ли вы, что мы делаем, чтобы выжить? Знаете ли вы, что кровь, которую мы проливаем, не наша? Знаете ли вы, что означает езда верхом?
Шум нарастает, но воспоминание, сразу потускнев, переносит нас в кабину, в седло, знакомое до боли. В нем женщина, ее светлые волосы спутаны, руки и ноги разбросаны, улыбающееся лицо залито серебряными слезами.
А потом она поднимается.
Я в ужасе смотрю, как ее тело рывком возвращается к жизни и неуверенно выбирается из седла, – выброшенная кукла. Она запинается о собственную ногу, вытирает серебро с лица, но не перестает улыбаться. А потом бросается ко мне.
Темно.
Астрикс исчезла. Только темнота вокруг меня… вокруг нас. «Нас» – потому что я знаю, что не одна, чувство, что здесь за мной наблюдают, возникает сразу, сильнее, чем когда-либо, от него волосы встают дыбом, мое измученное перегрузкой тело предостерегает меня, передавая ощущение смертельной
