что нужно быть вежливой.
На плечах серое траурное платье, поверх волос покрывало; твердый шаг женщины, знающей, куда идет. По узкому, провонявшему нечистотами проулку Клара дошла до более широкой, но тоже безымянной улицы, которая должна вывести ее к Арестантскому мосту. За годы жизни в столице Клара почти никогда по нему не ходила, да и сейчас не очень хотелось. Из клеток под мостом вечно неслись стоны и рыдания, навевая тоску, а начни сейчас тосковать – не остановишься. Однажды она уже стояла на одном из мостов, ослабшая и рыдающая. Этого достаточно.
И все же через мост пролегал кратчайший путь, а теперь, когда не было ни карет, ни паланкинов, количество шагов стало значимой величиной.
Винсен сегодня тоже куда-то отправился – сказал, что искать работу. Клара почему-то чувствовала себя виноватой. Ведь это она должна его обеспечивать, а не наоборот. Он ее слуга. Впрочем, конечно, сейчас уже нет. И не может же она просить у Джорея денег еще и на Винсена – это слишком походило бы на просьбу к сыну содержать ее любовника. Мысль смехотворная, конечно, ведь Коу поцеловал ее лишь единожды, совсем в другой жизни. И все же Клара не могла не признать, что его постоянное, мягкое, по-собачьи преданное присутствие, и ее болезненное воссоздание себя, и его неоспоримая красота – все это постепенно срасталось в нечто гораздо менее смехотворное.
Перейдя через Арестантский мост, она обернулась. На взгляд мост казался короче, чем при ходьбе. Клара вытащила одно яблоко – красное, спелое. Она знала, что сейчас не стоит его есть: на обратном пути проголодается, а яблока уже не будет. Первый кусочек оказался терпким и сладким. Второй тоже.
Вначале предстояло наведаться к хлебной лавке в десятке шагов от призрачного предела, за которым местность считалась предосудительно неизысканной для придворной публики. Лавка была в буквальном смысле последним местом, где давняя приятельница стала бы искать Клару. Огинна Фаскеллан если и могла считаться родней, то очень уж дальней; она толком не умела вязать, и, когда дамы сходились рукодельничать, Клара при ней всегда принималась за что-нибудь другое, чтобы не заставлять ее орудовать спицами, – та малая любезность, как оказалось, принесла ощутимые плоды.
– Клара, ты чудесно выглядишь, – приветствовала ее Огинна, вставая из-за столика. – Пожалуйста, позволь тебя угостить.
– Нет-нет, ты и так делаешь для меня слишком много. Не хочется чувствовать себя нищенкой еще больше.
– Маленький кусочек? – не отступалась Огинна, протягивая ей на тарелке мягкую белую булочку с красным кремом, пахнущим земляникой.
– Разве что маленький кусочек, – согласилась Клара. – Удалось ли тебе получить вести от Элисии?
В лавке пахло сахаром и корицей, и Клара потратила последнюю монету на чашку лимонного чая, острого и приятного. Почти целый час она слушала все новости о детях, какие только удалось собрать. Джорей и Сабига ссорятся – что ожидаемо, учитывая трудности последних месяцев. Есть надежда, что выстоят. Плохо, что Барриат вдруг куда-то исчез. Огинна слыхала, что его знакомая в Эстинпорте получила от него весточку, речь гонца выдавала уроженца Кабраля. Элисия по-прежнему в отъезде, живет в семье мужа и ждет, когда принадлежать к роду Каллиам станет не так стыдно. Добрая новость о Викариане, священническая судьба которого теперь надежно определилась: его посылают в Кавинполь, куда он не очень хотел, но зато ему, как сыну своего отца, не грозит худшее. Небольшая, но победа, и ею Клара наслаждалась куда больше, чем земляничным кремом.
Когда Огинне, к огорчению Клары, настало время уходить, Клара поцеловала ее в щеку и обняла – здесь же, в хлебной лавке: на улице могли увидеть. Репутацию Огинны тоже надо беречь. Такова сейчас жизнь.
После этого Клара отправилась в северную часть, к небольшому дому лорда Скестинина. По пути вновь пришлось уворачиваться и от телег с широкими деревянными колесами, месящими уличную грязь, и от собак, упорно бежавших за Кларой и обнюхивавших ее в надежде, что она поделится едой. Собакам она напомнила, что яблоки они не едят, затем протянула яблоко; пес в ответ взглянул огорченно и укоризненно, и Клара подумала, что нужно рассказать об этом Доусону, а потом заплакала. И продолжила путь.
Ее беспокоило, как Джорей переживет зиму. Ему придется ехать в Эстинпорт, ведь в Остерлингские Урочища нельзя. Бедный Джорей, которого теперь спасает та самая девушка, которую до этого спасал он сам. А началось все, конечно, с Ванайев и с вины в убийстве стольких людей по приказу Паллиако.
На подходе к богатой части города Клара замедлила шаг. Здесь она многих знает, и ей пришла в голову мысль зайти к кому-нибудь из давних знакомцев – просто посмотреть, как ее примут. То ли разыгралось воображение, то ли сказывалась нынешняя жизнь, но ей казалось, что богатые улицы Кемниполя теперь беспокойнее, чем во время войны: больше изможденных лиц, больше жестковолосых жрецов в бурых одеяниях среди множества черных кожаный плащей, которые благодаря Паллиако остались в моде насовсем. Скопище воробьев и ворон, как звал их Доусон, – временами ему удавались запоминающиеся фразы.
– Матушка, – приветствовал ее Джорей, когда она вошла в сад.
Он коротко и энергично обнял Клару, а та поцеловала его в щеку.
– Клара, – подходя, произнесла Сабига, чьи глаза покраснели от слез.
Наверное, как и у Клары.
Клара намеренным движением поцеловала ее в щеку, как и Джорея. Она так мало может для них сделать. А им нужно так много.
– Я пришла за очередной порцией денег, – улыбнулась Клара наполовину естественно. – Надеюсь, момент не очень неподходящий.
– Мы всегда тебе рады, матушка, – резко проговаривая слова, ответил Джорей.
Клара видела, что такие просьбы его угнетают.
– Ты добр, – сказала она. – Это твоя слабость. И моя тоже. Сабига, милая, я тут подумала: раз я теперь в опале, можно ли повидаться с моим внуком?
– С вашим… – начала было Сабига и вдруг вспыхнула.
– Когда-то я тебе велела о нем забыть. Это я зря. У нас не та семья, какую нам хотелось бы. Но какие есть – мы семья. Ты мне дорога, значит и он тоже. Если ты дашь позволение…
– Позволение?..
– Конечно, милая. Ты же его мать.
– Я даю позволение, – выговорила Сабига.
– Никаких слез, – ответила Клара. – Не надо.
Она пробыла у детей чуть дольше обычного и осталась бы еще, если бы не такая долгая дорога домой. Вышла она в тот час, когда еще можно проделать весь путь при дневном свете. Кларе мало нравились улицы вокруг постоялого двора, а в темноте они ей нравились еще меньше.
Почти у самого Арестантского моста дорогу ей преградили пятеро бойцов с обнаженными клинками.
* * *
Капюшон с головы сдернули в просторном темном
