никак не мог устроиться поудобней на своей верхней полке, оказавшейся ему не по росту. Ворочался, теперь уже гадая, станет он комбатом или нет, сдержит Веничкин своё обещание походатайствовать за него перед комдивом или наутро позабудет…
Когда Сивяков всё же заснул, то увидел сон.
Будто бы он, Сивяков, в каком-то будуаре наедине с кинодивой, звездой экрана и народной артисткой. Она обнажает свою прекрасную грудь, и Сивяков припадает к ней, как младенец. В голове у Сивякова всё плывёт. Поцелуи и объятия становятся всё жарче. Он как будто воспаряет…
И тут поезд дёрнулся, да так резко, что Сивяков полетел с полки вниз.
Он ещё не успел проснуться окончательно, но и в полусне успел испугаться: «Только бы шею не сломать! Только бы…»
Поезд дёрнулся ещё раз, и Сивяков, ловя руками воздух, плюхнулся прямо на огромный живот спящего начпо.
«Закон бутерброда…» – пронеслось у него в мозгу.
Веничкин всхрапнул, открыл глаза и дико воззрился на Сивякова.
– Извините, товарищ полковник, – промямлил Сивяков, пытаясь сползти с его живота.
Поезд дёрнулся в очередной раз, и Сивяков снова припал грудью к начпо.
– Ты что себе позволяешь, майор?.. Да я тебя… Да ты у меня… – возопил Веничкин, вполне себе «демократично и гласно» излагая свою позицию по отношению к случившемуся.
«Нет, не быть мне комбатом!» – обречённо подумал Сивяков.
И не ошибся!
Комбатом он в самом деле не стал. Только случилось это совсем по другой причине…
По возвращении в часть у Сивякова резко поднялась температура. Пришлось вызывать скорую из госпиталя. Ему вкатили жаропонижающий укол, и Сивяков забылся. А когда пришёл в себя, понял, что находится в какой-то глухой тишине, словно у него ватой уши забиты. Поглядел вокруг – соседи по палате о чём-то говорят, телевизор работает, а он ничего не слышит.
«В поезде просифонило!» – решил Сивяков.
…Две недели он провалялся в госпитале. Здесь же встретил Новый, одна тысяча девятьсот девяностый год. Постепенно слух стал возвращаться к нему. Но отит и простуда дали неожиданное осложнение на сердце.
Военно-врачебная комиссия списала Сивякова в запас – подчистую.
Так он в возрасте тридцати трёх лет и очутился на «гражданке». И, как оказалось, очень вовремя.
Перестройка и гласность, о которых так горячо и красиво говорили с трибуны Всесоюзного офицерского собрания, в конце концов привели к распаду страны. Вслед за страной разрушилась и Советская Армия. Многие из бывших сослуживцев Сивякова оказались уволенными по сокращению кадров и, выйдя за ворота армейского КПП, очутились на обочине жизни, так и не найдя себе места в новой России.
Многие, да только не Веничкин.
«Барин» не только не пострадал во время упразднения политорганов, но и ловко сумел устроиться на работу в областную администрацию. Так же, как в политотделе, он продолжал разъезжать на чёрной «Волге», учить окружающих жизни, философствуя о новых подходах и требовании момента, пока однажды не влетел на трассе под грузовик. Из-под обломков персонального автомобиля грузное и переломанное тело Веничкина с трудом вырезали автосваркой.
Перспективный комбат Аксёнов стал охранником в частном банке, а его покровитель – генерал Самойлов, отправленный на пенсию, уехал в родной райцентр, где принялся разводить пчёл, приторговывая избытками мёда…
Сам Сивяков к этому времени уже твёрдо стоял на ногах.
Не зря же комбат Аксёнов шутил, что дурака начальником штаба не поставят. Сивяков, поработав для начала «челноком» и сколотив на торговле турецкими джинсами, небольшой капитал, открыл свою фирму по торговле текстилем, нашёл хороших партнёров в Китае и вышел на международный уровень. «Поднялся», как говорили в девяностые.
Бизнес у него развивался так успешно, что вскоре у фирмы появились дочерние предприятия по всей России. Работа в них была налажена по-военному чётко. И сам Сивяков мог позволить себе каждый день на работу не ездить.
Тут и хобби у Сивякова появилось такое, какое себе только настоящие миллионеры позволить могут. Он сделался благотворителем и даже однажды широким жестом проспонсировал спектакль в том самом армейском театре, где знаменитая кинодива и народная артистка продолжала служить.
На банкете, устроенном после премьеры для почётных гостей, директор театра подвёл к Сивякову кинодиву и народную артистку, которая от лица всей труппы горячо Сивякова благодарила и сама протянула руку для поцелуя.
Сивяков разочарованно поглядел на её увядающее лицо и, вяло пожимая истончившиеся пальцы кинодивы, поймал себя на том, что ему дела нет, узнала ли постаревшая звезда в нём давнего неуклюжего майора или нет, и вообще что она ему абсолютно безразлична…
Больше он в этот театр не заглядывал и денег на новые постановки не давал.
В ближнем Подмосковье, куда он с семьёй к этому времени перебрался, Сивяков стал выращивать коней ахалтекинской породы. Это новое увлечение оказалось, в отличие от театральной благотворительности, не только зрелищным, но и выгодным. Ведь каждый проданный ахалтекинец по цене своей равнялся новенькому «мерседесу», а то и двум! А таких «мерседесов» в его конюшнях было более сорока…
Стоит ли говорить, что у столь успешного человека, и дом был – не дом, а настоящий дворец, и в холодильниках никогда не переводились деликатесы, о которых он, будучи офицером, и мечтать не смел.
Только вот бутерброды он разлюбил.
2018
Для особых поручений
Всех курсантов Донецкого высшего военно-политического училища инженерных войск и войск связи учили, что вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин, при всей своей гениальности, был прост, как правда. И курсанты, как один, старались на Ленина в этом вопросе равняться.
А курсанту Осе Жорикову и стараться, и равняться было не нужно.
По своей душевной простоте и принципиальности он был недалёк от идеала.
Спросил как-то преподаватель по марксистско-ленинской философии подполковник Сыч:
– Почему вы, товарищ курсант Жориков, не знаете, что писал Фридрих Энгельс ренегату Каутскому в сентябре тысяча восемьсот восемьдесят второго года?
Жориков вытянулся и отчеканил:
– Так ведь и вы, товарищ подполковник, не всё знаете!
– Как это не всё? – сурово воззрился на него подполковник Сыч.
– А так. Всё знать просто невозможно! Вы же сами говорили, что нельзя объять необъятное.
Подполковник Сыч Жорикову пальцем погрозил, но с расспросами про Каутского и Энгельса отстал. Правда, и на экзамене ему только троечку поставил. Но оценка Жорикова не волновала: он всегда был занят поиском истины.
Сухопарый и жилистый, с открытым, незамысловатым выражением скуластого лица, Жориков только казался простаком. Этому немало способствовало его неуёмное желание облагодетельствовать всех окружающих, даже тех, кто вовсе не нуждался в его помощи.
Подойдёт, бывало, к Жорикову однокурсник, попросит конспект списать – Жориков никогда не откажет. Если надо, он и в наряде по кухне и за себя, и «за того
