Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
я его.
Конрад тут же приходит в себя и отвечает, используя психологическую защиту:
— Что? Я просто думал, что приготовить сегодня на ужин.
Дверь в его внутренний мир закрыта даже для него самого. Мне кажется, он сам не знает, где только что был, и заполняет пустоту внутри себя чем-то неважным. В такие моменты мне становится жутко, потому что дверь между нами тоже закрывается и внутри него происходит то, что остается полностью скрытым от меня. Что-то тревожит его, наполняя будничную жизнь смыслами, но я не знаю какими. Навязчивые идеи? Странности поведения, симптомы процесса внутреннего распада? Или он всегда был таким и только сейчас открылся мне?
Конрад опоздал на автобус по дороге с работы. По какой-то необъяснимой причине он не просто раздосадован, а настолько глубоко задет, что аж оцепенел. Он стоит, подъезжает следующий автобус, он хочет сесть в него, но не может. Он прикован к месту, видит, как открывается и закрывается дверь, — беспомощный и злой, — и автобус уезжает. Так он пропускает несколько автобусов, пока ему не удается выйти из ступора, сесть в салон и доехать до дома. Вместе мы пытаемся понять, что могло произойти. «У вас есть какие-то соображения на этот счет?» — спрашиваю я. Но у Конрада нет идей, он описывает свое состояние так: он сам, его тело, разум «сжались до одной точки в пространстве». Может, пропущенный автобус ассоциируется у него с жизнью, в которую он никак не может попасть? Той, которую он упускает? Это настолько его расстраивает, что он позволяет ей проходить мимо, не включается в нее, даже когда появляется такая возможность. Однако вряд ли эти очевидные интерпретации справедливы. Мое мышление в этот момент тоже заблокировано. В подобных состояниях внутреннее и внешнее как будто размываются. Можно сказать, что опыт сновидения вплетается в повседневную жизнь Конрада, что-то настолько угрожающее приближается к нему, что порой ему становится все труднее отделить внутренний опыт от явлений окружающего мира. Сцену с автобусом он переживает так же, как сон о нейтронной звезде, от которого он не может увернуться. Но это не игра разума, не метафора, не сон, а конкретное поведение.
Одна из важнейших задач нашей психики — отделить воображаемое, внутреннее, от действительного, внешнего. Это разделение обеспечивает нам наше «я», в психоанализе в связи с этим говорят о проверке реальности. Данная способность не врожденная, а вырабатывается в детстве и, вероятно, никогда не может быть освоена в полной мере. Сон и бодрствование гораздо труднее различить, чем мы готовы признать. Чем больше внутренний мир загружен аффектами, «радиоактивной материей», тем мощнее давление, которому подвергается «я». Внутренний опыт прорывается наружу, проявляясь в конкретных действиях; мы перестаем различать, где явь, не можем взглянуть на себя со стороны и, следовательно, не можем судить о себе и своем «я». Конрад больше не может сказать: «Мне кажется, я не двигаюсь с места, пока остальные двигаются вперед». Он просто не идет на автобусную остановку — он говорит уже не словами, а действиями.
Психотерапия — поиск слов для внутренних переживаний, проникновение в голову. Обдумывание — это установление связи между внутренним импульсом и действием, осознание своих поступков. Если мы не способны к рефлексии, границы нашего «я» оказываются под угрозой. В этом смысле уход в нечувствование (так сказать, блокировка души) становится защитной мерой, предотвращающей разрушение нашего «я». Не это ли угрожает Конраду? Неужели терапия запускает процесс, который буквально сводит его с ума? Я вспоминаю страх, с которым Конрад начинал терапию, стену, которую он воздвиг вокруг себя, чтобы ни одна эмоция не проскользнула внутрь. Только сейчас уже понятно, как сильно Конрад хотел защититься от того, что могло разрушить его изнутри.
Самое страшное случилось в середине второго года терапии. Конрад рассказывает мне, как он после сеанса едет на велосипеде домой через весь город. Сам не зная почему, во время движения он закрывает глаза и продолжает путь. Мне неизвестно, действительно ли Конрад ехал с закрытыми глазами, или ему просто так показалось, вариант дрейфа, так сказать. Но я реально почувствовал опасность: а вдруг с ним что-то случится? Конрад, напротив, рассказывал об этом эпизоде очень спокойно, со странным, свойственным ему с самого начала наших встреч безразличием. Я нервничаю, мне вдруг захотелось схватить Конрада за руку, как будто в моем воображении он может сорваться вниз по склону, если я его сейчас не ухвачу. Я не поддаюсь порыву, но бурная фантазия заставляет меня сказать (пожалуй, даже слишком громко): «То, что вы описываете, меня пугает».
Конрад удивленно поднимает глаза, смотрит на меня. На мгновение у меня возникает ощущение, что мне удалось достучаться до него; мне кажется, что он вдруг осознал свой страх через испуг в моих глазах и между нами открылся проход. Он сглатывает и говорит: «Простите, я не хотел».
Это деликатная фаза любой терапии, когда пациент вступает в контакт со своим раненым «я», освобождается от собственных защит и открывает двери в давно закрытые пространства души. Но только так может зародиться что-то новое. Ведь речь именно о том, чтобы осознать, что вам больше не нужны защиты, что сегодняшний день отличается от вчерашнего. Контакт с собственным эмоциональным миром может быть целительным или угнетающим. Порой тут тонкая грань.
Состояние Конрада пробуждает во мне желание унять собственные эмоции, как будто я хочу помешать ему слишком быстро ослабить защиту. В кабинете царит невыразимый страх, беспричинный, ни перед чем, жуткое нечто, которое просто есть. Но — и это важно — не только Конрад, но и я чувствую этот страх. На одном из сеансов я говорю в тревожно-напряженной тишине: «Думаю, мы оба сейчас там, перед саркофагом». Ощущение, что время медленно тянется, посещавшее меня раньше во время сеансов, ушло, но теперь напряжение и тревога берут верх. У Конрада часто дрожит голос на наших встречах, при каждом удобном случае он повторяет: «Мне страшно. Так холодно».
И действительно, хотя на улице сентябрь и еще тепло, Конраду так холодно, что он тянется к одеялу, лежащему рядом с креслом.
Однажды ему приснился мальчик, запертый в подвале «глубоко под землей». Там так темно, что он сомневается, не ослеп ли он. Он ощупывает стены в поисках выхода, но повсюду только холодный камень. Его охватывает паника, он зовет на помощь. Он знает, что по ту сторону стены кто-то точно есть, но не слышит его. Во сне Конрад вдруг понимает, что видит сон, но не может пробудиться. Как будто он, как и мальчик, теперь
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
