Постойте, и я с вами!
— Куда вы? — испугался я. — Нам сподручнее вдвоем. Вы лучше отдыхайте. Честное слово.
Я подтолкнул Петьку к шурфу: «Пошли скорей, нечего тянуть».
Аксенов посмотрел озабоченным взглядом и махнул рукой:
— Ладно, идите. Осторожно только! И чтобы никого не оставить… Сами, главное, не оплошайте.
Мы поднимались по лестнице — снизу донесся шопот:
— В час добрый, братцы!
Ночь была еще темнее прежнего. Накрапывал мелкий дождь.
Тихими тенями мы скользили по наизусть знакомому двору; для верности, мысленно разделили его на участки.
Обшарить нужно было каждый уголок, разыскать людей всех до одного.
«Знать бы, — спохватился я, — сколько их здесь! Александр Иванович сказал бы».
Каждый раз, наткнувшись на кого-нибудь — некоторые вздрагивали и отстранялись, — я садился на землю, нащупывал плечи, голову, ухо и шептал:
— Ш-ш-ш… Ты не спишь? Мы свои!
Петька полз почти рядом. Временами я чувствовал, как шевелятся его губы:
— Ш-ш-ш… Ти-хо! Мы свои!
Люди становились послушными и неслышно крались по нашим следам. Парами, тройками мы уводили их в сарай.
Потом мы с Петькой разделились: он заканчивал обход двора, а я спускал людей в шурф. По шурфу, одна над одной, стоят деревянные лестницы: шурф вертикальный, без лестниц спуститься нельзя. Я подталкивал каждого, заставлял нагнуться, опереться руками о лестничную перекладину и шопотом приказывал:
— Лезь!
Немцы-часовые поблескивали фонариками и шагали за колючей проволокой вокруг двора. Двор был уже пуст.
В учебном штреке стало тесно: весь узкой его проход заполнили молчащие, взволнованно переступающие с ноги на ногу люди. Что за люди — рассмотреть даже некогда, вот-вот немцы поднимут тревогу. «Скорей надо, — думаю, — уходить. Переловят здесь, как кур в курятнике. Найдут и переловят. И как эту толпу быстро увести? Сколько у нас противогазов? Два. Сколько водолазных приборов? Три. А людей — девятнадцать, если не считать меня с Петькой…»
— Вот что сделайте, — сказал Александр Иванович. — Ты, Рысев, командуй. Будешь всех провожать через воду. Двоих переправишь, сам третий… Потом вернешься один, притащишь приборы и опять бери двоих. Гулявин тебя сменит. Справишься.
Петька по-военному выпрямился:
— Будет сделано! — И круто повернулся ко мир: — Давай, Сережа, пошли!
Мм тотчас надели противогазы, взяли лампу и спустились в пролом, где учебный штрек сообщали со старой выработкой. Скоро оттуда вернулись в принесли все три водолазных комплекта.
— Пожалуйте! — запыхавшись, протянул я первый гидрокостюм Аксенову.
— Я потом, — отстранил он мою руку. — Сначала другие пойдут. Помогай людям одеться. Да не стой, не задерживай!
Около меня сидел долговязый сутулый человек в очках — кажется, учитель средней школы. Мне понравилось его лицо; он задумался, спокойно улыбаясь чему-то далекому.
— Надевайте! — развернул я перед ним гидрокостюм. — Лезьте вот сюда ногами. Согнитесь, втягивайте руки!
Голос Александра Ивановича доносами уже со стороны шурфа. Я поднял голову и посмотрел. У шурфа стоял бородатый старичок — на вид старый забойщик — и еще человека четыре.
— Лестницы разбирать, начиная сверху, — говорил им Аксенов. — Немцы неизбежно нас найдут. Спастись можно только великим шахтерским уменьем. Давайте, братцы, начали! Не зашуметь!
Старичок утвердительно затряс бородой, сунул за пояс топор и первым полез вверх.
13
Мы знали: старые выработки под учебным штреком наполнены рудничным газом. Там дышать без кислородного противогаза нельзя. А в гезенке, потому что он ниже, газа нет.
Я выводил людей из учебного штрека. Я торопился, но мог вести только по одному человеку в рейс. Один из двух противогазов был все время на моей спине; второй переходил из рук в руки и освобождался каждый раз, как мы приходили в гезенк; тогда, возвращаясь, я нес его за ремни, как чемодан.
Толпа в учебном штреке поредела. Десять человек уже сидели в гезенке и ждали очереди спускаться в воду. Двое — Петька с ними третий — были давно в воде.
Я вернулся из одиннадцатого рейса и подошел к шурфу, выискивая глазами, кто пойдет со мной в двенадцатый. В этот момент сверху гулко ударили выстрелы, раздался крик, и на кучу снятых лестниц посыпались отбитые пулями щепки.
— Беги, тикай, немцы! — закричал выскочивший из шурфа парень.
Следом за ним, поддерживая безжизненную руку — ее перебило пулей, — спустился и побежал бородатый старичок.
— Посторонись, прячься! — крикнул Александр Иванович и прижался спиной к стенке за крепежную раму.
Тут же блеснул голубой свет и грохнул взрыв. Потом еще и еще.
«Гранаты бросают, гады!» понял я и заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Три! Четыре! Вот гады!.. Пять, шесть…
От возбуждения я переступал с ноги на ногу. «Началось!» подумал я и высунулся из-за столба. Не было ни благоразумия, ни страха. Хотелось громко говорить, размахивать руками, суетиться. Что бы такое сделать? А-а, уведу Аксенова!»
Я побежал к нему через штрек.
— Аппарат наденьте, пойдемте!
— Бегаешь зря! — рассердился он. — Противогазы береги, осколками побьет!
— Так пойдемте же!
— Сказано тебе, после всех! Ясно? Не стой, кого-нибудь веди. Да по стенке, по стенке… Осторожно! Времени не теряй!
Я заспешил и бегом увел, одного за другим, шестерых. В штреке остался только Александр Иванович. Торопясь вернуться к нему, я бежал так быстро, как только может бежать человек. Вспотевший, еле переводя дыхание, я остановился, наконец, перед ним. Он сидел в темноте, сжав обеими руками лом. Взрывы давно прекратились; наступила тревожная, тягучая тишина.
Нужно уходить, а он вдруг забеспокоился:
— Топор где? Гулявин, где топор?
— Ну его, — затряс я головой, — чорт с ним, пойдете! Да пойдемте же!
— Нет, я поищу, посвети.
«Упрямый какой! Ладно, без него скорее…»
Прикрыв лампу полой куртки, я торопливыми шагами подошел к шурфу. Вверчу гудели голоса. Взрывы почти не повредили крепления, дерево только посекло осколками. Топор лежал здесь — его отбросило взрывом к куче снятых лестниц. И тут же перед глазами мелькнула, какая-то веревка; она висела в шурфе, дергалась и раскачивалась. «Лезет кто-нибудь, что ли?»
Тело будто облили ледяной водой, ноги приросли к месту, топор поднялся в руках…
Р-раз! — ударил я во что-то темное, спускавшемся сверху. Перед самым моим лицом блеснул и потух свет карманного фонаря. Два! Три! — точно ослепнув, обезумев, бил я топором.
Потом я прислонился к стенке и несколько секунд ни о чем не думал. Веревка в шурфе висела неподвижно.
— Идем, — потянул меня за куртку Александр Иванович. Он держал перед собой немецкий автомат — не знаю, когда он успел его поднять.
— Топор не забудь! Идем! Тебе говорю, идем! — повторял Александр Иванович.
Даже с машиной так бывает: преодолела подъем — и буксир давай, нет бензина. Сразу меня одолела усталость. Сразу все стадо безразлично. Аксенов подталкивал сзади — и я шел. Аксенов приказывал
