После тюремной камеры эти две комнаты с кухней были для нас раем! Самым большим подарком судьбы была золотая цепочка и серьги моей мамы, которые она в первый день войны зашила в свою овчинную шубу, которую она взяла, уходя из квартиры. На следующий день с помощь всё той же доброй женщины серёжки удалось продать.
На эти деньги мы и жили первое время, покупая продукты на базаре. Надо сказать, что благодаря бабушкиной мудрости и её житейской хитрости мы и выживали в эти дни.
Моя мама, староверка Соколова Мария Порфирьевна, умела, как говорят, варить суп из топора. Кто-то из соседей помогал нам, чем мог. Всегда помню о них и говорю спасибо этим людям! Кто-то относился с нескрываемой враждой. Я уже запомнила часто произносимое в наш адрес слово – krievietes.
Мы старались как можно меньше выходить в город, и всё же за это время несколько раз нас останавливал патруль. Проверив наши аусвайсы, отпускал. Труднее всего было с вами. Молоко у Ани закончилось ещё в тюрьме и для вас приходилось готовить отдельно. Спали вы в одной кровати, и, как только просыпался один из вас, тут же просыпался другой, и оба начинали плакать.
Недалеко от нашего домика стояли рыбацкие лодки. Рано утром рыбаки уходили на лов и к вечеру возвращались всегда с уловом. Часто мы помогали артельным чистить пойманную рыбу, и нам перепадало на уху. Впереди была зима, и мы понимали, что выжить нам в этом, уже чужом для нас городе, будет трудно.
На семейном совете было принято решение выходить из города. Мама рассуждала так: из города выберемся, на хуторах люди добрее, авось кому и сгодимся – земля всегда ждёт рабочие руки. В той обстановке это было более чем смелым решением. Аня Бойцова решила остаться в городе. На руках у неё была малютка Светочка, твоя молочная сестра».
После войны Аня перебралась жить в Калиниград. Через год они приехали к нам в Кулдигу. Я помню эту встречу. Тогда же я познакомился со своей молочной сестричкой Светой. Света была красивой, белокурой девочкой, копией своей мамы. В те годы меня мало интересовали те события, а тем более девочки.
Следы недавних боев встречались вдоль дороги на каждом шагу.
«Был конец октября. Готовились к дороге. Насушили сухари, у артельных просили за работу рыбные консервы. Бабушка сшила из подручного материала что-то наподобие рюкзаков. Наша добрая соседка-дворник договорилась со своими знакомыми, которые приезжали на рынок торговать на телеге, что они нас вывезут из города, как своих работников.
Документы наши были в порядке. На выходе из города стояла полевая фельд-жандармерия. Никого не выпускали из города без специального разрешения. Но мы уже знали, что за определённую мзду женщин немцы выпускают. Отдали патрулю золотую цепочку и нас выпустили.
Через час наши благодетели были у себя дома, покормили нас, дали с собой продуктов. Посоветовали идти в сторону Айзпуте, объяснили какой дрогой идти лучше и мы пошли.
Осень только начиналась. День становился короче, вечерами было прохладно. Начинался новый этап нашей жизни. И опять впереди была неизвестность. Наш план был – наняться на работу. Мы знали, что в округе много хуторов и что там всегда нужны работники. Деревенские работы были маме не в новинку. Она всегда говорила: «Мир не без добрых людей! Авось сгодимся!». После встречи с нашими доброжелателями мы окончательно убедились в правильности своих планов. Шли морской стороной со стороны посёлка Гробиня. Следы недавних боёв были видны повсюду.
В одном из окопов я подобрала наган с неполным барабаном патронов, из-за которого через несколько лет вся наша семья чуть не погибла. В тот момент я не думала о возможных последствиях, я понимала лишь одно – у меня будет оружие! Стрелять я умела. Осознание опасности пришло намного позже». В дальнейшем только бабушкина смекалка спасла нас всех от неминуемой гибели. Бабушка часто рассказывала мне об этом случае. Немцы регулярно в одно и то же время приезжали на хутор за продуктами. Хутор «Чаняс» стоял на пригорке крайним на сельской дороге и округа хорошо просматривалась. Как только у соседнего хутора «Гайли» начинали лаять собаки, на нашем хуторе уже знали – едут немцы. По прямой через поля между хуторами было расстояние около километра. Когда появлялись немцы, собаки лаяли по-особому зло. Хозяин хутора говорил, что немцев они чуяли за версту.
Обычно немцы приезжали по воскресеньям, но случилось непредвиденное – немцы появились на хуторе внезапно. Найди они оружие!… По законам военного времени – расстрел на месте. Мама и Николай в это время находились на поле. Бабушка схватила наган, бросила его в горшок и посадила меня на него. Я плачу. Открывается дверь в комнату, входят немцы. Бабушка кричит: «Киндер ист кранк! Киндер ист кранк! Дизентерия! Дизентерия!»
Немцев как ветром сдуло. После их ухода бабушка взяла горшок, вышла к пруду и выбросила наган в пруд. Когда мы приезжали после войны на хутор, я просил бабушку показать место в пруду, куда она выбросила наган. Долгие годы, приезжая на хутор, я нырял в пруд, пытаясь найти его. Но пруд зарос, на дне было много ила. Наган и сейчас там лежит, наган офицера, который, вероятнее всего, погиб, выполняя свой воинский долг.
В семидесятые годы я встречался с хозяином соседнего хутора «Гайли». Называли его в округе Meduspēteris, что в переводе значит Медовый Петер. В Снепеле у него была самая большая пасека. Ульи в медоносное время он постоянно перемещал на специальных платформах по округе, и мёд был с разных цветений. Вся округа приезжала к нему за мёдом.
Был он уже в возрасте и жил один. Дети его учились в Риге. Когда я уже взрослым приехал к нему на хутор и рассказал, что я и есть тот мальчик из семьи, которую хозяин хутора «Чаняс» Фогель принял во время войны, он не удивился, пригласил к себе в дом.
Мы долго сидели на лавке в комнате, в которой уже больше ста лет проходил процесс выжимки мёда из сотовых рамок. В углу стоял пресс. Чувствовался едва уловимый специфический запах мёда, воска и пустых деревянных вощёных рамок. Под большим столом алюминиевые бидоны с янтарно-золотистым мёдом и деревянный разливной ковш. На столе стояла глиняная тарелка с мёдом, глиняный кувшин с молоком и буханка домашнего деревенского хлеба.
Даже во время разговора руки Петера постоянно были в движении. Жилистые и натруженные, знающие, что такое крестьянский труд. Мы
