взгляд на себя, так, чтобы тот не заметил того, что открылось взору самого Клауса. — Ваши действия будут трактованы как измена!
Его голос кипел от деланного гнева, но разум был чист и холоден. Краем глаза Вагнер держал в поле зрения тело Сида, рассчитывая бросок. На поясе Сида закреплены ножны, в них — штык-нож. Страшное оружие в умелых руках. Дождаться момента, когда Хартманн отвлечётся, прыгнуть… Выдернуть нож — на это уйдёт меньше секунды… Развернуться (Отто как раз успеет чуть среагировать), уйти с линии огня, засадить нож ему в горло… Чёрт… По траектории удобнее бы в живот, но бронежилет Чена оказался мерзавцу очень уж в размер… Так что в горло. Отобрать пистолет, грохнуть одного за другим всех его приспешников…
— Нет, это мы будем судить! Вас, и таких, как вы! — Отто склонился над пультом. — Вы возомнили себя такими непогрешимыми, такими, чтоб вас, праведными… Грёбаные лицемеры, вы ещё хлебнёте своего же пойла…
Пора!
Вагнер метнулся к телу Сида с проворством, многократно ускоренным его боевыми имплантами. Нож! Почти… Хартманн оказался проворнее — это было необычно не только для его телосложения, но и для немодифицированного человека вообще… Он успел оказаться рядом, перехватить Вагнера, пихнуть его обратно в кресло и, придерживая Фюрера за макушку своей огромной лапищей, наставить ствол его же собственного «гаусса» прямо ему в глаз.
Скрипнув зубами, Вагнер молча уставился в отверстие дула гаусс-пистолета, обманчиво-узкое в сравнении со значительно большими калибрами классического огнестрела, нечёткое на таком приближении. Конечно, разница, от чего именно умереть, сомнительна, но он точно знал, что с такого расстояния крошечная пулька из «гаусса», пронзив мозг на сверхзвуке, разорвёт его голову на части, как недавно бедолаге Свенсону… Некрасивая смерть…
Так что он покорно позволил всё так же замотанной в шарфик индифферентно-спокойной сестрёнке Спуки стянуть его руки за спиной мощной кабельной стяжкой, а затем, неудобно уведя их в сторону, прищёлкнуть через очередную стяжку страховочным карабином к ушку на стене. Проделав все эти манипуляции, «Шарфик» вышла из-за его спины, кивнула Хартманну.
Тот слегка посторонился, позволив смурным, недобро поглядывающим на Вагнера работягам, выволочь тело Сида из рубки. Спуки-«Шарфик» проворно протёрла опустевшее кресло тряпочкой, хотя крови на нём вроде бы и не было, а затем отступила, освобождая место своей безумной сестрёнке. Чуть шевельнув кистью, та подала соратникам знак, и они деликатно удалились, не только прикрыв дверь, но и крутнув за собой задвижку, оставляя их наедине.
«Бантик» осторожно присела на самый краешек освободившегося кресла, повернулась в сторону Вагнера. Чуть улыбнулась и, глядя на него слегка рассеянно, смахнула с его плеча невидимую пылинку.
Холод исчез из её глаз, она вновь стала прежней, похожей на свою сестрёнку. Впрочем, нет — она была милее её. В ней не было той суетливой угодливости, присущей ей раньше, и всё ещё оставшейся в «Шарфике», того всегда слегка виноватого вида, какой-то забитой покорности, что, как сейчас вдруг понял Вагнер, всегда раздражала его. Сейчас она выглядела мягкой, но уверенной; спокойной, но сильной…
Может быть, то был эффект надетого на ней поверх делового костюма бронежилета? А может быть, её взрослит отсутствие того смешного детского бантика? Она совершенно точно его сняла, он бы торчал из-под жилета… Вновь, как и при просмотре трансляции из телецентра, Вагнер невольно подумал о том, как подходит ей этот стиль, и как привлекательно выглядят её волосы, убранные в слегка растрепавшуюся, но всё ещё сохранившуюся сложную укладку.
Перехватив его взгляд, Спуки несколькими быстрыми движениями верхних рук поправила причёску, переткнула заколки… Элегантные, женственные движения её верхних рук являли жутковатую противоположность рукам нижним — левая на ножнах висящего на поясе меча, большой палец упирается в цубу, правая обманчиво-небрежно поглаживает рукоять… Он видел такое положение рук у Мицуи, когда тот демонстрировал ему ношение меча, и потому знал, насколько быстро боец может выхватить оружие из ножен. Более того — от его взгляда не ускользнул и тот момент, что левая рука Спуки держит меч чуть повёрнутым, так, что подушечка большого пальца соответствует плоскости клинка, а не его кромке, и вспомнил… Он подметил эту деталь и у Мицуи, и тот пояснил — сантиметром в сторону, и извлекаемое лезвие рассечёт палец до кости… Откуда полукровке знать такие тонкости?..
Вновь перехватив его взгляд, Спуки смутилась, убрала руки от меча.
— Извините. Я немного нервничаю…
Хрипота, возникшая после крика в телецентре, уже ушла из её голоса, но всё же тон его слегка изменился, став чуть ниже, глубже, притягательней… Возможно, дело было в тех уверенных интонация, которых раньше у неё не было?
Положив нижние руки на колени, она выпрямилась в кресле, глянула на него, чуть склонив голову… Не только голос её изменился — изменилась и вся её пластика! Даже в этих незначительных движениях, даже в самой её позе была некая непередаваемая грация. Он вспомнил, как совсем недавно сравнил «сестрёнок» с играющимися котятами… Что ж, похоже, как минимум одна из них повзрослела, превратившись во взрослую кошку…
Разве что не в милую домашнюю кису, а в смертельно опасную дикую рысь. Прекрасную — и смертоносную… Есть ли в этом перерождении и его невольная заслуга? Ведь всё это могло стать следствием того, что он заставлял их держаться рядом, на расстоянии, как позже выяснилось, электромагнитного контакта нейросетей её мозгов? Лора не зря предупреждала его о такой опасности, а он всё время отмахивался от её предположений…
И вообще, в затаённой грации Спуки есть нечто пугающее, наводящее на мысль о том, что люди, вмешавшись в геном, воскресили жуткое существо — многорукую богиню Кали из древних легенд. Прекрасную — и смертоносную… Интересно, что ощущали служители жуткой богини? Очевидно, подобное странное счастье, смесь ужаса с восторгом?
От Спуки шёл тончайший, почти неуловимый, нежный аромат, что, казалось, был знаком ему, но несколько иначе… В другом сочетании? В полузабытых сладких снах?..
Надо признать, все эти изменения в её облике, в её голосе, в её поведении — сделали её поистине неотразимой… Сексуальной, притягательной, чарующей… Он уже не мог оторвать от неё взор, блуждал по её лицу, от нежной кожи щёк к губам, от губ — к бездонной глубине её тёмных глаз… Сознание его расползалось, разносилось исчезающими токами по телу, мягко разгоралось в груди…
Софи никогда не брала с собой Спуки на корпоративные оргии, и вообще, чересчур буквально понимая свою подпись в соглашении о защите имущества корпорации, не подпускала к ней мужчин, так
