А у тебя тут свечи, подушки диванные, занавески. А это? – она указывает на висящую на стене картину. – Это ведь настоящее искусство!
Я смеюсь.
– В детстве я жил в сарае на чердаке. Я решил, что когда вырасту, то у меня дома будет по-настоящему уютно. Так что на обустройство я потратил много времени.
Она встает ко мне лицом, пока я расстилаю на полу плед.
– Ты жил в сарае?
– Длинная история, – говорю я, не желая рассказывать о своем детстве. О моем детстве вообще немногие знают. Я не рассказываю об этом на работе, и уж тем более не рассказываю фанатам, и я хочу, чтобы так все и оставалось. Мне не нужно, чтобы меня жалели – особенно в мой день рождения.
Я ставлю на плед коробку с пирогом и двумя вилками.
– Принести тебе что-нибудь попить? У меня есть горячий шоколад. Могу туда еще немного бейлиса плеснуть.
– У тебя есть бейлис и горячий шоколад? – спрашивает Пенни ошеломленно.
– Да, а почему тебя это так шокирует?
Она все еще не сняла мой пиджак и теперь небрежно расхаживает в нем по квартире.
– Мне просто казалось, что… ну, не знаю. Что ты должен любить темное пиво, или, может, виски, а никак не горячий шоколад и бейлис.
– Я не настолько холодный человек, как тебе кажется, – говорю я, направляясь к открытой кухне, совмещенной с гостиной.
– Я не считаю тебя холодным, – заверяет Пенни, следуя за мной, и садится за стол. – У меня просто сложилось о тебе совсем другое впечатление.
– Возможно, тебе стоит познакомиться с нашей командой получше, – говорю я, ставя на плиту молоко. – Поможет с публикациями в ТикТоке.
– И как я, по-твоему, должна познакомиться с вами поближе? – Я оборачиваюсь на Пенни, заинтересованно вскинувшую одну бровь.
И усмехаюсь.
– Ну, если говорить про меня, то лучше всего, если ты проведешь вечер здесь, со мной. Но с остальными ребятами хватит и обычного опросника.
– Так-так. А почему это с тобой нужно провести вечер?
– Я сложный человек. Остальные куда более поверхностны. Но чтобы понять меня, нужно глубоко погрузиться в вопрос. Чем больше времени со мной проведешь, тем лучше. Я-то готов работать вообще всю ночь напролет.
Она с улыбкой качает головой.
– Ого. А ты вообще никогда не прекращаешь, да?
– Что я не прекращаю? – невинно спрашиваю я. – Я просто пытаюсь помочь тебе с работой.
– Да ты прямо благородный рыцарь в сияющих доспехах.
– Ты не первая, кто меня так зовет. – Я подмигиваю, достаю из шкафчика две кружки… и просто жду реакции.
– Что это, черт возьми, такое? – спрашивает Пенни. Как я и ожидал.
Я поднимаю кружки повыше.
– Это мои дорогие кореша. Тейтерс подарил мне их на Рождество. – Я взмахиваю кружками в воздухе. Одна в форме пары темных сисек, другая – в форме пары светлых. Очень красивые. Прекрасно сохраняют тепло. – И прежде чем ты откажешься пить из пары грудей, знай: это единственные кружки, которые у меня есть.
– Забудь все, что я говорила о твоем утонченном вкусе. Это, – она указывает на кружки, – именно то, что я от тебя ожидала.
– Рад, что не разочаровал, – отвечаю я. Пенни передергивает плечами и плотнее запахивается в мой пиджак. – Может, одолжить тебе толстовку? Или штаны? Чтобы согреться.
Она качает головой.
– Нет, я просто пойду посижу у камина, если ты не против.
– Конечно. Я сейчас подойду.
Пенни спрыгивает со стула и идет в гостиную, садится на расстеленный плед. Снимает пиджак и кладет его себе на колени, а сама придвигается поближе к огню. Ее лицо освещено пламенем, и я вижу ее профиль – мягкие губы, изящный изгиб носа. Она прекрасна. Правда.
И не то чтобы я в этом сомневался, но характер у нее под стать красоте. Она смешная, находчивая, с ней приятно пикироваться… Черт возьми, она просто идеальна. В ней есть все, что нужно, и я понял это только сегодня, когда она немного расслабилась.
Наверное, я тоже судил о Пенни очень поверхностно, и чем больше я о ней узнавал, тем сильнее меня к ней влекло.
Закончив варить горячий шоколад и добавив в него капельку бейлиса – но только капельку, – я приношу кружки в гостиную и ставлю их на кофейный столик перед камином. Расстегиваю жилет и отбрасываю его в сторону, чтобы иметь возможность двигаться свободнее – обычно мне нравится, когда костюмы сидят на мне как влитые.
Наконец я протягиваю руку и вручаю Пенни кружку, которую она неохотно берет, качая головой.
– Спасибо… И за эти груди, и за горячий шоколад.
– Не за что, – говорю я и беру в руки свою кружку. Потираю торчащие керамические соски и поднимаю на Пенни взгляд.
– Ты что делаешь? – спрашивает она.
– Ну, большего мне сегодня не светит, так что получаю то наслаждение, которое могу. – Я щипаю кружку за сосок и издаю нелепый стон. Пенни смеется так громко, что я мысленно аплодирую себе за то, что мне удалось ее развеселить.
– Я тебя просто ненавижу.
– Неправда, я тебе нравлюсь. – Я протягиваю ей вилку и открываю коробку с пирогом. Корочка песочного теста светло-коричневого цвета, сам пирог покрыт взбитыми сливками и шоколадной крошкой, и вид у него такой аппетитный, что у меня слюнки текут.
– Черт! Боюсь, дальнейшее тебе может не понравиться.
– Ты о чем? – спрашивает Пенни.
Я не отвечаю. Вместо этого я втыкаю в пирог вилку, подцепляю огромный кусок и отправляю его в рот. Глаза Пенни расширяются, и она снова смеется.
– Кажется, ты с этим пирогом сейчас за минуту управишься.
– Ну, с половиной так точно, – говорю я с набитым ртом.
– Надо запомнить: расставить по всему стадиону шелковые французские пироги. Снимать будем скрытой камерой. Некоторые пироги настоящие. Некоторые – нет.
– Это просто жестоко, – говорю я, проглотив кусок.
Мило улыбаясь, Пенни протягивает руку и проводит пальцем по уголку моих губ. Затем отстраняется и демонстрирует мне покрытый взбитыми сливками палец.
Даже не задумываясь, я подношу ее палец к своему рту и нежно слизываю взбитые сливки.
Наши взгляды встречаются.
В комнате воцаряется тишина.
Воздух густеет.
Прежде чем я успеваю остановиться, я беру ее палец в рот. Слегка касаясь губами, я тщательно его облизываю, не сводя с Пенни взгляда. Когда я ее отпускаю, она медленно опускает руку. Ее глаза широко раскрыты, она отводит взгляд в сторону, откашливается.
Я понимаю, что она так тщательно пыталась скрыть весь этот вечер. Она меня хочет. Я видел небольшие намеки и раньше, но сейчас, когда мы сидим в оранжевом свете огня, я точно
