между Китом Сабусавой и кем-то еще, все – на стульях в одинаковых стульных позах, которые Мередит Рэнд всегда напоминают о падальщиках. Говард Шируотер играет в пинбол, в чем он, по его заверениям, мастер; его автомат – дальний от их столика, и угол зрения не позволяет Рэнд разглядеть его рисунок или тему. Солнце еще не село до конца, но приглушенное освещение искусственных факелов тики на стене уже включили, а мощность кондиционеров как минимум немного сбавили. Как бейсбольные фанаты пеорийцы поровну делятся между «Кабс» и «Кардиналс», хотя в это время фанаты «Кабсов» стараются держать свою приверженность при себе. Бейсбол по телевизору – самый унылый вид спорта на свете, считает муж Мередит Рэнд. Как обычно, на улице то ли вот-вот польет, то ли нет. На всех местах, где стоят или стояли стаканы, собрались лужицы конденсата разных форм, ни одна никогда не испаряется. Дриньон все еще не заговорил, не ерзал и не изменил выражение лица. Это сейчас пошла третья сигарета с 17:10. Колец дыма давно нет.
– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Мередит Рэнд.
– Я думаю, что ты сделала ряд замечаний, которые кажутся верными, и что я стану больше задумываться о том, что на уме у людей, когда я с ними разговариваю.
Рэнд делает лицом, как умеет: широко улыбается всем, кроме мышц у глаз.
– Это ты так со мной свысока?
– Нет.
– Это сарказм?
– Нет. Но я вижу, что ты разозлилась.
Она выдыхает два коротких бивня дыма. В вентиляции теперь уменьшилась обратная тяга, и часть дыма попадает в лицо Шейну Дриньону.
– Ты знал, что мой муж умирает?
– Нет. Не знал, – говорит Дриньон.
Оба молчат с характерными для них выражениями лиц.
– И даже не посочувствуешь?
– Что? – спрашивает Дриньон.
– Так говорят. Стандартный этикет.
– Ну, я задумался об этом факте в свете твоих вопросов о сексуальных чувствах и одиночестве. Кажется, этот факт меняет контекст того разговора.
– Скажи на милость, как же? – говорит Мередит Рэнд.
Дриньон наклоняет голову.
– Этого я не знаю.
– Ты узнал, что он умирает, и решил, что у тебя есть со мной какие-то сексуальные шансы?
– Об этом я не думал, нет.
– Хорошо. Это хорошо.
Бет Рэт уже двинулась к их столу, открывая рот, чтобы, наверное, что-то сказать или вступить в разговор, но Мередит Рэнд так на нее смотрит, что она разворачивается и садится обратно на сиденье из красной кожи за стойкой, где Рон сменяет капсулу содовой. Мередит Рэнд ставит на стол свою сумочку и поднимается, чтобы налить себе еще.
– Будешь еще «Хайнекен» или еще что?
– Я еще не допил этот.
– А ты не любитель вечеринок, да?
– Я быстро наполняюсь. Кажется, в живот много не умещается.
– Везет кому-то.
Рэнд, Рэт и Сабусава быстро о чем-то переговариваются, пока Рон наливает Мередит Рэнд джин-тоник, но Дриньон ничего не слышит, хотя и видит слабые отражения людей у стойки в переднем окне «Мейбейера». Никто не знает, как он выглядит или что происходит у него с лицом, когда он за столом один, или даже на что смотрит.
– Знаешь, что такое кардиомиопатия? – спрашивает Рэнд, садясь обратно. Она смотрит на сумочку – скорее сумку с точки зрения формы. Половины ее джин-тоника уже нет.
– Да.
– Что – да?
– По-моему, это болезнь сердца.
Мередит Рэнд пробно постукивает зажигалкой по зубам.
– Ты похож на хорошего слушателя. Да? Хочешь грустную историю?
После паузы Дриьон отвечает:
– Не знаю, как на это ответить.
– Я имела в виду свою грустную историю. Часть себя. У всех есть своя грустная история. Хочешь услышать часть меня?
– …
– Вообще-то это болезнь сердечной мышцы. Кардиомиопатия.
– Я думал, сердце само – мышца, – говорит Шейн Дриньон.
– Имеется в виду, что не сосудистой системы. Поверь, я в этом, типа, эксперт. То, что называют «болезнь сердца», – это крупные сосуды. Как с сердечными приступами. Кардиомиопатия – это сердечная мышца, начинка, то, что сжимается и расслабляется. Особенно когда причина неизвестна. А так и есть. Никто не знает, откуда она взялась. По теории, он подхватил жуткий грипп или какой-то вирус в колледже, а потом выздоровел, но никто не заметил, что вирус уже как-то проник в его миокард – мышечную ткань сердца – и постепенно заразил го и ослабил.
– Думаю, я понимаю.
– Ты, наверное, думаешь, как это грустно – влюбиться и выйти замуж, а потом у мужа находят смертельную болезнь – потому что так и есть, она смертельная. Как у мажора в том фильме, как его там, только там его жена, довольно унылая, если спросишь меня, но мажор все равно лишается наследства и всего такого и женится на ней, и потом у нее смертельная болезнь. Слезодавилка. – Глаза Рэнд тоже слегка меняются, когда она анализирует какое-то воспоминание. – Это почти как застойная сердечная недостаточность. Вообще-то часто, когда ставят диагноз «застойная сердечная недостаточность», на самом деле люди умирают от кардиомиопатии.
Шейн Дриньон держит руку на стакане с остатками пива, но не поднимает.
– Это потому, что сердечная мышца слабеет и плохо сокращается, чтобы достаточно циркулировать кровь?
– Да, и у него это было еще до свадьбы, даже еще до нашей встречи, а встретила я его супермолодая, даже восемнадцати не было. А ему было тридцать два, санитар в Зеллере. – Она извлекает сигарету. – Знаешь, что такое Зеллер?
– Думаю, ты имеешь в виду центр психического здоровья рядом с Экспозишн-гардес на Нортмур. – Ягодицы Дриньона на небольшом расстоянии – наверное, максимум миллиметра-два – парят над сиденьем его деревянного стула.
– Вообще-то на Юниверсити, главный вход там.
– …
– Это психбольница. Знаешь, что такое психбольница?
– В общем и целом – да.
– Это ты из вежливости?
– Нет.
– Психушка. «Марриотт» для умалишенных. Дурка. Интересно, как я туда попала?
– Навещала кого-то для тебя важного?
– Мимо. Я пролежала там три с половиной недели. Интересно, как так вышло?
– Я просто не понимаю, ты правда спрашиваешь или это увертюра, чтобы мне рассказать.
Мередит Рэнд кривит губы в сардонической гримасе и пару раз щелкает языком.
– Ну ладно. Раздражает, но поспорить с тобой трудно. Я режущая. Знаешь, что это значит?
Никакой разницы – лицо Дриньона остается спокойным и нейтральным без всяких видимых усилий. У Мередит Рэнд очень хороший подсознательный радар на такие вещи – аллергия на искусственные выступления.
– Предполагаю, тот, кто режет.
– Это ты, типа, остришь?
– Нет.
– Я сама не знала, зачем это делала. До сих пор не уверена до конца, но он меня научил, что анализировать или пытаться понять всякие «почему» – тупость,
