меня была и есть самый близкий человек. Мы с тобой по родству троюродные, но ты мне дороже родной сестры. Мама работает с утра до ночи, получает большие деньги, но нам их, конечно, не хватает. Если бы не обеды, которые мы опять-таки получаем через родственников, мы бы совсем пропали».
А вот на том же листке бумаги короткая приписка Майиной мамы Серафимы. «Здравствуйте, Агриппина Ив., Ирочка и Люсе-та! Вы, наверное, думаете, что мы у немцев в лапах. Но нет, пока нам удалось удрать. Как вы живете? Если это письмо дойдет до вас, напишите все подробно о себе. Выехать внезапно удалось мне, тете Лене и дяде Пане с семьями, а тетя Женя со всеми своими осталась на месте. Что пришлось нам перенести за все это время – трудно описать. Но теперь мы попали в условия более-менее сносные. Все время думаем о родных местах. Что там? Как там? Хочется скорее вернуться домой. Ляля вам, наверное, описала все подробности. Привет. Серафима».
Февраль 1943. Все мысли майкопчан в Ереване – о родном доме. «Мама как только узнала, что наши войска освободили Майкоп, готова хоть сейчас ехать туда. Мне это не совсем улыбается, хоть и очень хочется: у меня пропадет целый год. Но с этим придется смириться. Я каждый день вспоминала тебя, (у нас в классе много ребят из Ленинграда), и, слушая их рассказы, я всегда вспоминала тебя. Быть может, что следующее твое письмо меня уже здесь не застанет, но ты все-таки пиши. Пиши подробнее о своих, что с ними? Как они устроились на новом месте?»
Июнь 1943. Ереван. Война задержала майкопчан за Кавказским хребтом не на месяц и не на два. «Я не раз, еще будучи в Майкопе, а потом и здесь, задумывалась над тем, что вот предположим, налетят фашистские самолеты на город (здесь этого не случалось ни разу). Неосторожная случайность, и могут убить как поганую, никому не нужную собачонку. И я всегда приходила к выводу: если суждено погибнуть во время этой войны и не увидеть спокойного времени, то лучше погибнуть в борьбе за родину. Мне очень хочется быть там, рядом с тобой и вместе бороться, переносить все трудности. Но мне только недавно (в апреле) исполнилось 15 лет. Учусь я в 8 классе. 8-го июня сдам физику и буду в 9-м. Но не подумай, конечно, что я под давлением этого желания могу совершить какой-нибудь ребяческий поступок вроде того, что убежать на фронт или еще что-нибудь такое. Этого я, конечно, никогда не сделаю. Между прочим, у нас в классе один мальчик убежал на фронт с учеником арт. спец. школы, но его в Тифлисе поймали и торжественно доставили домой. На этом дело и кончилось».
Война заставляет посмотреть на знакомые вещи по-новому. «Помнишь, ты рисовала виноград яблоки и еще и еще что-то. А здесь. Здесь их когда-то (до войны) было много, и теперь они тоже есть (очень мало), но цены! … Я очень хотела устроиться на работу, но тут все делают исключительно по знакомству, а у меня ко всему еще и нет паспорта, так что пока ничего не удалось сделать. Скоро с девочками будем ходить в госпиталь».
Январь 1944. Возвращение в Майкоп, в родной дом на улице Челюскинцев, 6. «Как раз перед Новым годом мама сложила в комнате плитку и теперь мы сидим в комнате раздетые, а то (ты не поверишь) мы сидели в комнате в ватном пальто! 23-го декабря я начала заниматься после 6-месячного перерыва. Сначала было как-то странно после ереванских теплых светлых классов сидеть в холодном полутемном (окна процентов на 75 забиты фанерой) неуютном помещении. Но теперь уже привыкла. К чему только не пришлось привыкнуть во время войны! Можешь поздравить нас с зимой. Уже дней пять лежит снег и ужасный мороз! Для мирного времени этот мороз был бы, конечно, не ужасен. Но сейчас! А впрочем, это хорошо: немцы не любят зиму. Еще можешь поздравить с пятибалльной системой. Что ни день, то новости. В классе у нас ужасно холодно. Даже мальчики сидят в шапках, а о пальто и перчатках и разговору быть не может. Но зато очень весело.
… Задается в 1½–2 раза больше чем раньше. Но теперь мы люди взрослые, учимся по своей охоте и возражений никаких быть не может. Но удивительно то, что я никак не могу себя считать взрослой. Заниматься в основном приходится вечером и ночью. А тут как на зло что-то случилось на электростанции и уже ½ месяца нет света. А от коптилки глаза болят и ко сну клонит. Часто садимся около печки я, мама и Клава (ты не забыла кто она?) и мама рассказывает что-нибудь из своей студенческой жизни, рассказывает о своей семье, часто вспоминает дядю Володю [отец Ирины уроженец Майкопа Владимир Морозов], тебя и становится так грустно. Неужели никогда не вернется хорошее время? Учусь я терпимо (по литературе письменной 4, а по всем остальным 5)».
Весна 1944. «В прошлое воскресенье мы (весь класс) по ужасной грязи ходили на окраину города «на ямки». Это выражение для нас очень естественно и понятно, но у тебя сделались удивленные глаза и я спешу объяснить. Каждая школа получила задание озеленить определенный участок города для того, чтобы сажать деревья, нужно сначала вырыть для них ямки. В прошлое воскресенье мы этим и занимались. Ужасно устали, вымазались, но это не помешало нам вечером пойти в театр.
… У нас есть подшефная палата в госпитале. В ней стоит столько коек, сколько классов в школе. Каждый класс самостоятельно оборудовал одну кровать. Мы в этой палате были несколько раз. «Наши раненые» почти все ходячие, и все очень молодые. Приняли они нас очень хорошо. У нас в классе есть такая девушка Нина Кузина. У нее как мы говорим, «хорошо подвешен язык», т.е. она замечательно умеет вести разговор (я к великому сожалению, этой способностью не обладаю). Она разговаривает с бойцами, мы (все остальные) молчим. В общем, очень весело (не прими это за иронию) … Второй раз мы ходили в госпиталь восьмого марта. Нас там приняли как родных. Ведь многие раненые почти наши ровесники! Говорила уже не только Нина, но уже и я (немножко). А вечером этого же дня несколько раненых были в гостях у Нины. Славные ребята! Но война, фронт, обстановка госпиталя многих испортит».
«2.04.1944. У нас есть большая новость: прошлое воскресенье за Белой возле моста (ты
