видеть свою власть.
"Сначала докажи, что достоин, — сказал он себе. — Потом проси".
Работа продолжалась.
Дни слились в однообразный ритм тяжелого труда. Каждое утро Аш-Шариф придумывал новые задания, каждое грязнее и тяжелее предыдущего. Назир чистил отхожие места, выделывал шкуры животных, ремонтировал обувь, которую разбойники изнашивали в своих походах.
Первые два дня были настоящим испытанием. Мышцы, истощенные жаждой и голодом в пустыне, протестовали против нагрузок. По ночам тело сводило судорогой, и он кусал одеяло, чтобы не кричать от боли. Воду и еду ему давали по минимуму — ровно столько, чтобы выжить и работать. Но даже это было лучше, чем смерть в песках.
"Это только временно, — говорил он себе по ночам, разминая сведенные судорогой икры. — Скоро они увидят, что я могу быть полезен иначе". Но проходили дни, а его положение не менялось. Хуже того — он замечал, как постепенно меняется его собственное восприятие. То, что казалось унизительным в первый день, теперь просто было работой. Границы его достоинства размывались вместе с воспоминаниями о прошлой жизни. Они таяли как утренняя роса под безжалостным солнцем пустыни.
Он не жаловался, не просил пощады, не выказывал усталости. Каждую задачу выполнял тщательно, методично, находя самый эффективный способ. Разбойники наблюдали за ним с растущим интересом. Сначала это была лишь забава — смотреть, как городской житель пачкает руки. Затем — удивление. В конце недели — нечто похожее на уважение.
— Странный он, — говорили они между собой. — Не как другие городские. Не ломается.
Назир слышал эти разговоры и ощущал странное удовлетворение. Он проходил их испытания. Становился частью этого мира, пусть и на самом его дне. Но что-то в нём сопротивлялось полному принятию. Он всё еще был инженером. Всё еще мыслил, анализировал, искал решения. Даже выполняя самую грязную работу, он не переставал замечать детали — как распределяются запасы воды, как организовано хранение еды, как устроены и поддерживаются шатры.
На пятый день Самира лично пришла проверить его работу — Назир чинил прохудившуюся кровлю одного из шатров, используя инструменты, которые сам же и улучшил, заметив их неэффективность. Он придумал способ соединять кожаные полосы так, чтобы они не пропускали воду даже при сильнейшем ливне — старая храмовая техника, которую он адаптировал к местным материалам.
— Ты хорошо работаешь для человека, который должен был умереть в пустыне, — сказала она, наблюдая, как ловко он крепит кожаные полосы. — Большинство городских ломаются гораздо быстрее.
Назир не сразу заметил её присутствие. Он был слишком поглощен работой — единственным, что помогало не думать о прошлом. О семье, которую он, возможно, никогда больше не увидит. О городе, медленно умирающем от жажды. Или, может быть, уже умершем за эти дни.
— Я инженер, — ответил Назир, не отрываясь от работы. — Мы решаем проблемы. Не важно, храмовый купол или дырявая крыша шатра.
Самира изучала его движения, оценивая не только работу, но и человека. Назир чувствовал её взгляд почти физически, но продолжал действовать с той же методичностью. Этому его учили с детства — когда работаешь, забудь обо всем остальном. Сосредоточься на задаче.
— Ты ни разу не попросил пощады, — заметила она. — Даже когда Аш-Шариф заставил тебя чистить отхожие ямы голыми руками.
Отхожие ямы. Да. Воспоминание заставило его внутренне содрогнуться. Это был третий день, и Аш-Шариф, раздраженный тем, что Назир всё еще не сломался, придумал особенно унизительное задание. Никаких инструментов — только руки. Назир вспомнил, как сдерживал рвотные позывы, как жжение от нечистот разъедало кожу, как запах, казалось, въедался в само его существо. Как он часами оттирал руки песком после работы, и всё равно чувствовал этот запах.
— Проблема требовала решения. Я ее решил, — просто ответил Назир.
Он не сказал о том, как плакал той ночью — не от боли, не от унижения даже. От осознания, что его жизнь свелась к этому — к чистке экскрементов в лагере разбойников где-то в глубине пустыни. И как потом заставил себя подняться, как сказал себе: "Это просто еще одно испытание. Я его пройду. Как все остальные".
Самира молчала, наблюдая его работу. Затем задала вопрос, который явно обдумывала несколько дней:
— Почему ты бежал из Аль-Мадира?
Назир приостановился, затем продолжил работу. Сердце забилось чаще. Вот оно. Первый настоящий интерес к тому, кто он и откуда. Первый шанс стать чем-то большим, чем просто рабочие руки.
— Я сказал, что кристалл умирает. Что город обречен, если люди не начнут действовать. Верховный жрец объявил меня еретиком. — Он закрепил последнюю полосу кожи и спустился с крыши шатра. — Я выбрал пустыню вместо тюрьмы.
Он не стал рассказывать о безумии Халида, о коррупции в храме, о том, как его предупреждения игнорировались годами. О том, как он подделал записи, чтобы получить доступ к истинным показателям кристалла. Как был готов рискнуть всем — и рискнул — только чтобы донести правду. Всё это казалось теперь далеким, почти нереальным. Будто случилось с кем-то другим.
— И ты оказался прав? Кристалл действительно угасает?
— Да, — Назир посмотрел ей в глаза. — Я двадцать лет наблюдал за ним. Составлял графики, измерял силу. Упадок неизбежен.
Самира смотрела на него с новым выражением — не презрением, а чем-то похожим на уважение. Или, может быть, узнаванием. Будто она увидела в нем что-то знакомое.
— Закончишь здесь — приходи к моему шатру, — сказала она. — Возможно, у меня есть работа, более подходящая для твоих… талантов.
Когда она ушла, Назир позволил себе то, чего не делал с момента своего пленения — улыбнуться. Не широко, не открыто. Просто легкое движение губ. Но оно означало надежду.
Глава 4. Водный компас
Когда губы трескаются как земля.
Когда язык становится песком.
Ищи знаки братьев-богов.
Аль-Мазин оставляет следы невидимые.
Тень от камня глубже.
Птица летит ниже.
Насекомые собираются в круг молчания.
Аль-Харид говорит через камень.
Прикоснись лбом к скале в полдень.
Слушай шепот кристаллов глубоко.
Они помнят, где сокрыты дары богов.
Вода не приходит к ждущему.
Вода находит идущего.
Когда найдешь влагу в камне.
Когда извлечешь жизнь из смерти.
Помни: не тебе она принадлежит.
Ты лишь хранитель потока.
Скрижаль Странников, Свиток Четвертый
Вечером, закончив с крышей, Назир направился к шатру Самиры — самому большому в лагере, украшенному полосами ткани цвета индиго. У входа стоял охранник, который молча пропустил его внутрь.
Сердце билось быстрее обычного. Назир не знал, чего ожидать, но понимал: это его шанс изменить своё положение. Стать кем-то
