с какой целью, господин ротмистр? С поручением или для дальнейшей службы?
Листок ответил, не глядя на вопрошавшего:
— Пожалуй, что не знаю. Как прикажут…
Кажется, прапорщик расценил ответ по-своему — важная шишка, коль не может сказать прямо! И предосудительно замолчал.
Расхотелось говорить и Алексею Николаевичу. Вопрос, заданный говорливым прапорщиком, задел отчего-то за живое. Действительно, для чего он послан сюда, в Ставку Верховного, на какое поприще, отчего так скоро? И ведь даже не интрига назначения в самые «сердце и мозг» русской армии смущала его, а скорее слова великого князя Николая Николаевича, сказанные как-то загадочно твердо: «…Ваше место рядом с ним, в штабе Верховного главнокомандующего… Однако выехать надлежит немедленно…» Что означало быть рядом с императором и отчего следовало выезжать немедленно? И что за такая «срочная должность»? Нет, ответственности он не боялся, но сумеет ли быть полезным на столь высоком уровне, справится ли? А может, «быть рядом» — лишь оборот речи? В Ставке все «рядом» с императором… Тогда хорошо бы попасть на контрразведку — все-таки дело знакомое. К тому же и явиться приказано к генквару Ставки! Впрочем, и с разведкой справился бы… А вдруг — «мальчиком на побегушках», вот как этого юнца Беляева? Тьфу! Все к дьяволу! Судьбу не обманешь, а до приговора — всего ничего, одна верста осталась!
Гостиница «Метрополь» находилась на том же Днепровском проспекте, в нескольких кварталах от Губернаторской площади, где размещался штаб Верховного главнокомандующего русской армии. Как разъяснил при подъезде Беляев — под сотрудников штаба, числом более двух тысяч, были подряжены все гостиницы Могилева. И только две из них — гостиницы «Метрополь» и «Бристоль» — под наиболее важных особ. Причем последнюю — гостиницу «Бристоль» — занимали в том числе и находящиеся при Ставке представители союзнических армий, а потому при ней, в кафешантане гостиницы, установили штабное собрание, в котором в две смены принимали завтраки и обеды генералы и отдельные штаб-офицеры Ставки.
Разъяснения вновь заставили задуматься — по какой причине его, только что прибывшего ротмистра, да еще без какой-либо должности, размещают в особой гостинице? Что это могло означать? Только ли важность той персоны, коей он был направлен в Ставку? Или здесь что-то еще?
Так или иначе, Алексей Николаевич Листок благодаря неожиданной расторопности Беляева без особых церемоний был устроен в небольшой одноместный номер третьего этажа с окнами на проспект. По роскоши и уюту он разительно уступал апартаментам тифлисского «Мажестика», но ротмистр был рад и этому — тряска в поездах и повозках вдруг напомнила о себе смертельной усталостью. К тому же необходимо было привести себя в порядок перед тем, как предстать перед генерал-квартирмейстером Ставки, и в этом смысле он благодарил фортуну, что его превосходительство оказались занятыми.
Беляев ушел, как только его Семеныч занес чемоданы. Однако условились, что тот явится за ним по готовности генквара принять.
Не мешкая Листок разложил вещи, принял туалет и, спустившись вниз, перекусил в ресторане гостиницы. Но, возвратившись в номер, не растянулся на кровати, как желал до того, а неожиданно для себя достал тетрадь, подсел к столу и, макнув перо в чернильницу, быстро вывел: «Дорогая Наталья Ивановна!..»
Он писал долго и с трепетом, но так и не закончил своего послания — помешал вернувшийся за ним Беляев…
7
31 декабря 1916 г. Цюрих.
«Часовщик»
Из стенограммы речи П. Н. Милютина на заседания Государственной думы 1 ноября 1916 года:
«…На берегах Женевского озера, в Берне, я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера — от Министерства внутренних дел и Департамента полиции. Конечно, Швейцария есть место, где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что здесь особенно должна быть развита система "особых поручений», но среди них развита система особого рода, которая привлекает наше внимание. Ко мне приходили и говорили: «Скажите, пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?» Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники Департамента полиции оказываются посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством…
…Это та притворная партия, победою которой, по словам «Нейе фрейе прессе», было назначение Штюрмера: «Победа притворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы»…
…Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру…"
Утро Алексея Николаевича началось с неприятного инцидента. Так случилось, что соседями по столу, предложенному метрдотелем для завтраков, оказалась весьма странная чета — седовласый толстячок лет пятидесяти, в коричневом костюме, и его миловидная, тридцати либо тридцати пяти лет супруга, с колечками локонов «буби-копф» на припудренном лбу. И все поначалу шло в рамках обычного приличия — обменялись любезностями, перекинулись фразами о погоде… Однако любезности на том и закончились. Случилось это после того, как седовласый, лилейно улыбнувшись, представился:
— Шимон Гараками, из Праги, служу по почтовой части…
И, счастливо посмотрев на даму, добавил:
— Моя супруга — Катарина. Она родом из Вены…
Последняя фраза прозвучала так, как если бы он сообщал о своем особом отличии.
И вот тогда, как ни хотелось Листку, приличие потребовало представиться и ему. Однако едва он произнес — «Алексей Листок, офицер, в отпуске по ранению», — улыбка с лиц милых австрийцев мигом слетела. Они изумленно переглянулись, и дама, сверкнув очами, тут же уткнула их в тарелку. Чертов же Шимон из Праги недоверчиво, точно ослышавшись, уточнил:
— Вы, что же… русский?
Листок, вдруг уязвленный реакцией австрийских обывателей — в общем-то ожидаемой и все же обидной, — ответил жестко, через губу:
— Русский и, слава богу, в нейтральной Швейцарии!
За столом воцарилась тишина.
Через минуту женщина взяла в руки нож и вилку и, поковыряв ими в тарелке, внезапно отбросила приборы и поднялась. Уже поворачиваясь в сторону выхода, бросила мужу:
— Жду тебя в номере!
Мужчины молча проводили возмущенную даму взглядами.
— Вы должны извинить ее, герр Листок, — негромко произнес Шимон, не глядя на русского ротмистра. — Я чех и еще могу понять вас, но брат Катарины — также офицер — сейчас на русском фронте…
— Я понимаю, — примирительно ответил Листок. — К сожалению, война…
Шимон с какой-то кислой благодарностью посмотрел на русского офицера.
— Простите, вынужден присоединиться к супруге.
Проводив взглядом и его, Алексей Николаевич мысленно посетовал: «Черт бы их побрал — и эту войну, и этих людей! Точно звери! Дурной идеей было
