Импорт. Три режима. Турборежим – вообще без шансов на сопротивление. Думаю, он произведёт на вас должное впечатление.
Валя уставилась на предмет. Это был фаллоимитатор – огромный, неприлично тяжёлый и невыразимо нелепый. Светился мягким голубым светом и подозрительно вибрировал прямо в руках начальника. Её взгляд скользнул по всей длине этой архитектурной катастрофы, украшенной кнопками и какими—то мигающими индикаторами. Было ощущение, что прибор можно было использовать не только по прямому назначению, но и, например, чтобы отогнать кабанов, пробурить скважину или найти залежи урана в средней полосе. Впрочем, после того вибромолота, который использовал Артемий, это казалось почти скромным. Почти.
Кляпа, которую последние пятнадцать минут Валя считала условно мёртвой от хохота, вдруг подала голос с ледяным спокойствием:
– Валюша, кажется, он решил провести на тебе стресс—тест аэродинамической ракеты. Я тебе сочувствую, но, с другой стороны – наконец—то у нас есть повод для научной диссертации по теме «Влияние вибрации на деградацию личности».
Валентина не знала, куда деть глаза, руки, разум и остатки достоинства. Она выдавила:
– Это… очень… серьёзно выглядит.
– Это не выглядит, – мягко поправил её начальник, – это действует. И действует безотказно. Ну что же, приступим к… аудиторской проверке?
Он протянул ей это устройство, словно вручал переходящее знамя лучшего мастера цеха. Валя осторожно взяла. Весил он килограмма два, не меньше. Прибор издавал легкое, но настойчивое гудение, как бы сообщая: «Я уже начал, догоняй».
– Я хочу, чтобы вы, Валечка, – сказал он, уже не пытаясь казаться галантным, – легли поудобнее, включили этот красавец и… ну, вы понимаете. Хочу посмотреть, как вы этим занимаетесь. Для меня. Вживую. Без стеснения. Можно считать это актом персонального возбуждения интереса руководства.
Валя пыталась понять, где именно в этот момент умерла её прежняя жизнь. Возможно, ещё в машине. Возможно, в момент, когда её волосы оказались в зубьях молнии. А может быть, прямо сейчас, когда она стояла в гостиничном номере в распахнутом комбезе, с устройством в руке, которое больше походило на ракету—носитель, чем на что—либо, предназначенное для человеческой близости.
– Я… постараюсь, – проговорила она, и в её голосе звучала та самая интонация, с которой школьники объявляют на линейке, что готовы к олимпиаде по географии, хотя учились по чертёжной бумаге и слышали слово «тропосфера» только по телевизору.
Валя села на край кровати, прибор положила рядом, посмотрела на него, потом на Сергея Валентиновича, который уже устроился в кресле с видом ценителя и в предвкушении начал подрагивать коленом.
Кляпа хмыкнула:
– Ну что, поехали. Главная интрига вечера: сломается он первым – или ты. Делай ставки.
И Валя, с видом героини, обречённой на странную смерть на фоне неработающего мини—бара, потянулась к кнопке включения.
Валя поднялась с кровати медленно, с тем изящным фатализмом, с каким актриса старой школы выходит на сцену, зная, что пьеса провальна, но публика всё равно ждёт поклона. Костюм трактористки – серый, мешковатый, с запахом стирки и неловкости – сползал с неё неохотно, как рабочий халат после двух смен подряд.
Она расстёгивала молнии и пуговицы, будто отпускала из плена остатки собственной воли. Комбинезон упал на пол тяжело, со звуком, будто сдался. Под ним – тело, обнажённое не для желания, а для демонстрации. Вся она – открытый проект без защитных фильтров.
Сергей Валентинович зашевелился в кресле, как ученик на экзамене по анатомии, которому вдруг выдали живую модель. Его подбородок слегка обвис, а уголки губ приняли форму, которая в нормальных условиях считалась бы физически невозможной. Слюна подступила к уголкам губ, и он даже не пытался этого скрыть. Его дыхание участилось, и колено забилось в предынфарктном ритме.
Валя подошла к дивану и легла, аккуратно подогнув одну ногу и оставив другую в стороне – не демонстративно, а так, как лежат люди, уставшие от чужих взглядов. Вибратор лежал рядом, как фонарик, которым придётся освещать путь в тёмный чулан. Рука дрогнула, когда она взяла его. Гудение усилилось – прибор почувствовал приближение момента и, кажется, обрадовался больше всех.
– Ну, – выдохнула она себе под нос, – начнём, аудит.
Раздвинув колени, Валентина слегка втянула живот. Внутри всё сжалось, но не от ожидания, а от предчувствия чего—то неловкого, затянувшегося и до обидного механического. Прибор коснулся кожи, и первое движение было как пробный толчок: аккуратный, но неуклюжий, без взаимности. Она ввела его внутрь медленно, будто просовывала руку в старую коробку с архивами, где уже всё забыто, но что—то до сих пор хранится.
В зеркале напротив она видела себя. Грудь, дыхание, тень на животе. Волосы сползли на плечи, щёки заалели. Лицо не отражало страсти, только сосредоточенность. Как будто делала лабораторный эксперимент и боялась ошибиться в формуле. Вибратор двигался вперёд и назад, как автоматизированная отчётность – точно, регулярно, без отклонений.
Тело отреагировало не сразу. Мышцы напряглись, но не как у влюблённой – как у человека, которому велели не двигаться во время УЗИ. Она двигалась рукой с натренированной точностью – как в школьной физике, где опыт важнее переживания. Вздохи срывались сухо, дыхание сбивалось не от возбуждения, а от усталости.
Сергей Валентинович задыхался в кресле. Он издавал звуки, которые не поддаются транскрипции. Веки дёргались, руки судорожно стискивали подлокотники. Иногда он восклицал «Вот это да!» – и тут же заикался от собственной смелости. Кляпа не выдержала и прошептала в голове Вали:
– Ты посмотри на него, Валюша, он сейчас либо заплачет, либо женится. А ты продолжай, детка, главное – не сбивайся с ритма. Этот вечер – наш отчётный концерт.
Движения прибора становились глубже. Рука Валентины соскальзывала на секунду и тут же возвращалась, отрабатывая маршрут с педантичной точностью. Пальцы заныли. Дыхание стало чаще. В животе – не трепет, а напряжение, как при попытке вспомнить забытый пароль. Ничего не вспоминалось.
Внутри – пустота. Ни искры, ни жара, ни взрыва. Только гул, равномерный, нарастающий, как в перегретом принтере. Когда она подалась бёдрами навстречу вибратору, это было не по велению тела, а по расписанию.
Сначала всё шло даже чересчур спокойно. Валя, сосредоточенная как студентка перед зачетом, двигала вибратор ритмично, стараясь выглядеть так, будто в комнате нет ни кресла, ни Валентиновича, ни проклятого прибора весом с утюг. Только она, дыхание и долг – перед профессией, собой, Кляпой, чёрт бы её побрал.
Тело отзывалось слабо, как скучающий зритель на спектакле. Щёки пылали не от желания, а от осознания абсурдности происходящего. В голове всё ещё стояла сцена с Наполеоном и туалетным столиком, а теперь вот она – бухгалтер без трусов и с гаджетом, способным запускать спутники.
И
