ложь, но не имея больше ничего, за что можно было бы цепляться. Правда была уродлива, она была жестока, и от нее ему стало бы только хуже. Лучше он будет цепляться за ложь и ползти столько, сколько сможет. Люди всегда поступают так в таких ситуациях. Они продолжают держаться, продолжают двигаться вперед, даже если у них вообще не осталось ничего такого, ради чего стоит это делать.
Остановившись и положив голову на камень, Адам закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы закричать опять:
– Хлоя! Ники! Кто-нибудь!
Он лежал и ждал, слыша, как его голос отдается эхом и затихает. Где же они? Как далеко он последовал за Паркером в сторону от тропы?
Адам досчитал до десяти и пополз дальше, стискивая зубы от страшной боли, распространяющейся из его раненой ноги. До сих пор он не знал, что может испытывать боль такой силы. Весь его мир сузился до адского огня в изувеченном колене, огня, который переполнял все его тело, как бывает тогда, когда ты стреляешь из ракетницы в маленькой темной комнате.
Он пополз медленнее, затем остановился, перекатился на спину, сел и наклонился, чтобы рассмотреть окровавленное колено. Ему нужно увидеть это. Затаив дыхание, он отвел в сторону разорванную джинсовую ткань и сразу же пожалел об этом.
Под разорванной в клочья джинсовкой кожа висела кусками, из раны, пульсируя, текла кровь, пропитывая штанину, которая стала темной и блестящей. В середине этого кровавого месива Адам видел что-то расколотое и белое, похожее на осколки разбитой тарелки, торчащие из мяса вокруг маленького черного отверстия в середине, которое выглядело так, будто оно продолжается до бесконечности.
Глядя на все это, Адам опять ощутил тошноту. Из желудка к горлу волной подступила теплая жижа, которую невозможно было проглотить. Эта волна превратилась в неудержимый поток, он наклонился набок, и его вырвало желчью, с силой хлынувшей изо рта на палые листья.
На него снова навалилась безнадежность, еще более тяжкая, чем прежде. Он не привык чувствовать опустошенность и не знал, как, испытывая боль, все же держаться и продолжать двигаться вперед, – не знал, сколько бы ни уверял себя в обратном. Обернувшись, он увидел кровавый след, уходящий вдаль, туда, где в него выстрелил Паркер.
Где он находится? Ему казалось, что он ползет в сторону лагеря, но теперь он уже не был в этом уверен. Кажется, то, что он видит вокруг себя, ему незнакомо. Надо было быть более внимательным, когда он бежал за Парком, надо было смотреть в оба и все подмечать. И теперь он заблудился в этом лесу с размозженным коленом, и все из-за этого гребаного Паркера Каннингема.
Адам закрыл глаза, чувствуя, что все его будущее летит в тартарары, как будто все фрагменты пазла снес с доски ужасающий взрыв. Футбольной стипендии ему теперь не видать, это точно. Никому не нужен хавбек, который не может бегать. А его школьные оценки недостаточно хороши, чтобы получить академическую стипендию. Ему хана. Даже если он выберется из этого леса живым, то окажется в полной жопе.
За одну-единственную секунду, одной-единственной пулей Паркер Каннингем разрушил всю его жизнь. Паркер погубил все.
Оставшийся один в лесу, истекающий кровью, Адам прижался лицом к земле и заплакал, чувствуя, как его тело сотрясается от судорожных рыданий. Когда они наконец стихли, он сделал еще один глубокий, распирающий ребра вдох и опять завопил:
– ХЛОЯ! НИКИ! КТО-НИБУДЬ! ПОМОГИТЕ!
Ответом ему было молчание.
Ничего. Это ничего. Адаму не нужна их помощь. Он может сделать это в одиночку. Он сильный, он толковый. Он Адам Джарвис, а Адам Джарвис может сделать все, если постарается, даже если у него безнадежно искалечена нога.
Приподнявшись, чтобы ползти дальше, он ударил кулаком по земле. Разбив костяшки пальцев о камни, призвал на помощь всю свою ярость, чтобы она смыла горе и страх. Это вдалбливали в него много лет во время тренировок: гнев полезен. Гнев можно поставить себе на службу.
Помедлив еще секунду, он пополз снова. Он отыщет их. С ним все будет в порядке. Ему надо только вернуться в лагерь до наступления темноты, а до лагеря еще далеко.
Но с ним все будет в порядке.
* * *
Паркер бежал так долго, как только мог, чувствуя, что его легкие горят, а голова начинает раскалываться от боли. Он бежал, пока крики Адама не затихли, пока из всех звуков не остались только шумы леса и его собственное хриплое дыхание. Перейдя на неуклюжую трусцу, он переместил рюкзак на одно плечо; открыв его, положил внутрь все еще теплый револьвер и достал помятую старую флягу, которую взял из кухни своего дома. Вода в ней была уже немного затхлой, но ничего, у нее нормальный вкус.
Паркер знал эти места. Он много раз бывал здесь со своим отцом, они ловили рыбу, совершали длинные переходы, разводили костры, жарили хот-доги, насадив их на палочки, и рассказывали друг другу истории о привидениях. Они приезжали сюда много лет, столько, сколько Паркер себя помнил. Было что-то умиротворяющее и прекрасное в том, что такой лес находится в середине Нью-Джерси, как будто он упал сюда, между шоссе и городами, прямо с ясных голубых небес.
Впереди виднелось еще одно место для лагеря. Паркер продрался сквозь подлесок, чтобы рассмотреть его получше. Оно было намного более старым и меньше, чем то, где остановились он и его друзья, но в общем все выглядело примерно так же: поляна, окруженная деревьями, с почерневшим углублением для костра в середине, полным золы.
Шаг за шагом, он обошел края поляны, разглядывая то, что его окружало. Здесь было спокойно. Паркер слышал только тихий ропот леса, биение крови в своих ушах и хруст земли и палых листьев под ботинками. Это ему подойдет, во всяком случае, на предстоящую ночь. Все остальное может подождать до завтра. Он оставил свою палатку на старом месте, там, где были его друзья – хотя может ли он по-прежнему называть их своими друзьями после того, что сделал? – так что придется соорудить себе укрытие из чего-нибудь, что есть под рукой. Но это не проблема – он делал такое и прежде. Этому научил его отец.
Сначала нужно развести костер.
Паркер опустился на колени рядом с углублением для костра. Окружающие кострище камни закоптились дочерна, в центре высились кучи золы. Надо будет убрать эту золу, прежде чем он разожжет новый костер. Он потыкал в нее палкой, затем пошарил рукой. Зола была теплой – значит, кто-то был здесь всего пару
