никто не нужен! Вот уже много часов, как никто не произносит ваше имя, а вы, насколько я могу судить, продолжаете жить, не испытывая никаких неприятных ощущений и нисколько не старея.
— Это верно! — восклицает Ансельмо. — Это действительно так, синьор барон.
— Верно, верно! — радостно соглашаются двадцать четыре генеральных директора.
Дельфина и ее друзья переглядываются. Барон смотрит на Дельфину. Похоже, дело принимает решающий поворот.
— Ансельмо, — говорит барон, — проверим.
Ансельмо достает из кармана свою записную книжечку и начинает проверять двадцать четыре болезни: скелет, мускулы, нервную и кровеносную системы и так далее. Все в порядке. Ни одна клетка не капризничает. Циркуляция ретиколоцитов увеличена.
— Интересно, — бормочет барон, — интересно… А я ведь и в самом деле чувствую себя, как в самые лучшие дни молодости. Как же так?
— Синьор барон, — продолжает маленький секретарь, решивший сделать карьеру, — причина абсолютно ясна. Все дело в том, что вы просто родились заново. Ваша прежняя жизнь, та, что висела на волоске и зависела от голосов этих шестерых… этих господ, окончена. А там, на озере, началась ваша вторая жизнь. Вам теперь больше никто не нужен! Никто!
— Любопытно, — говорит барон. — Возможно, это в самом деле так. Я действительно чувствую себя рожденным заново. Остается только взять новое имя, чтобы забыть прежнее. Как, по-вашему, имя Освальдо подойдет?
— Я позволил бы себе посоветовать вам имя Ренато, — снова рискует вмешаться маленький секретарь.
— Почему?
— Ренато означает рожденный заново. И кроме того… с вашего позволения, меня тоже зовут Ренато.
— Молодец! — восклицает барон. — Умный мальчик! Ансельмо, запиши адрес и фамилию. Заслуживает выдвижения по службе. Итак, мне кажется, что на этом мы можем закончить совещание.
— А мы? — спрашивает синьора Мерло.
— Мы уволены? — интересуется синьор Армандо.
— Без всякого вознаграждения? — хочет знать синьор Бергамини.
Двадцать четыре генеральных директора дружно протестуют:
— Еще и вознаграждения захотели!
Барон Ламберто-Ренато, напротив, улыбается. Странной улыбкой, однако. Похоже, он хочет над кем-то подшутить. Коварно подшутить…
— Ну да, — говорит он, поулыбавшись секунд сто, — вознаграждение будет. Ансельмо, приготовь каждому из этих уважаемых господ и дам… по мешочку сушеной ромашки! Выбери лучший год. Я бы посоветовал: Тибет, 1975 год.
— Прекрасно! — одобряют директора банков и их секретари.
— Великолепно! — восклицает маленький секретарь Ренато, помня, что железо надо ковать, пока оно горячо.
Дельфина и ее друзья озабочены и молчаливы. Даже растеряны. Даже рассержены. Пять пар глаз устремлены на Дельфину. Может быть, она найдет достойный ответ. Видно же, что она ищет его, — сдвинула брови и постукивает пальцем по колену.
Барон Ламберто тоже с любопытством смотрит на Дельфину. Некоторое время она молчит, глядя куда-то в пространство, непонятно куда — то ли изучает потолок, то ли смотрит в окно, за которым величественно проплывает белое облако.
— Хорошо, — говорит она наконец. — Мы принимаем щедрый дар синьора барона. Его ромашки ароматнее болгарских роз. Но мы тоже не хотим остаться в долгу, не так ли? — обращается она к товарищам. — Мне кажется, мы тоже можем кое-что подарить барону…
— Вот это правильно! — одобряет директор сингапурского банка. — Устройте складчину и подарите барону Ламберто какую-нибудь золотую или серебряную вещицу.
— Кофейный сервиз, — предлагает директор амстердамского банка.
— Часы с кукушкой!
— Брелок для ключей в форме острова Сан-Джулио.
— Замолчите! — приказывает барон. — Послушаем Дельфину.
— Благодарю вас, синьор барон, — с легким поклоном отвечает она. — Итак, я предлагаю моим пятерым товарищам последний раз бесплатно показать синьору барону наше мастерство. Ведь он, если разобраться, так ни разу и не видел, как мы все вместе произносим его имя. Вы готовы?
И даже не глядя на своих растерявшихся товарищей, Дельфина начинает:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Вскоре набирается смелости и присоединяется к ней синьор Армандо:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Затем подхватывают и остальные, вот они все говорят уже хором:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
«Красивые голоса, прекрасное произношение!» — думает мажордом Ансельмо. Он очень доволен. Ведь это он в свое время выбрал этих шестерых из сотен желающих поступить на службу к барону Ламберто.
Барон слушает с легкой улыбочкой, которая точно оса шевелится в уголке его рта. Затем улыбочка исчезает. Ее сменяет выражение изумления. Двадцать четыре генеральных директора, минуту назад с любопытством наблюдавшие эту сцену, теперь тоже изумлены.
Дельфина ускоряет темп, отбивая ритм рукой по колену и жестом и взглядом побуждая своих товарищей говорить все быстрее:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
С тем опытом, который у них есть за плечами, они быстро переходят от шестидесяти слов в минуту к восьмидесяти, к ста, к ста двадцати… Когда же они произносят двести слов в минуту, то становятся похожи на шестерых сорвавшихся с цепи, ругающихся дьяволов:
— Ламбертоламбертоламбертолам…
На глазах у присутствующих, все более изумляющихся, барон Ламберто-Ренато начинает молодеть, молодеет и продолжает молодеть дальше. Сейчас ему можно дать лет двадцать пять. Это юноша, который мог бы принять участие в студенческих спортивных играх, или молодой актер, который мог бы играть на сцене первых любовников. А Дельфина и ее товарищи все продолжают выстреливать его имя со скоростью автомата:
— Ламбертоламбертоламбертоламберто…
Когда барон достигает семнадцати лет, он становится таким тоненьким, что одежда повисает на нем мешком и к тому же он теперь меньше ростом.
— Хватит! Остановитесь! — кричит испуганный Ансельмо.
Двадцать четыре директора, открыв от изумления рот, не могут вымолвить ни слова. Ламберто похож на ребенка, который надел костюм своего отца — брюки длиннее ног. С лица исчезли следы бороды. Сейчас ему лет пятнадцать…
— Ламбертоламбертоламбертоламбер…
— Хватит, ради бога!
Ламберто выглядит удивленным. Он явно не понимает, что происходит… Он подтягивает рукава пиджака, которые закрывают ему пальцы… Он трогает свое лицо…
Теперь — ему уже лет тринадцать, не больше…
И тут Дельфина умолкает, жестом показывая товарищам, что можно остановиться. Наступает необыкновенная тишина. Вдруг Ансельмо срывается с места, куда-то бежит и почти сразу возвращается с хорошеньким детским костюмчиком.
— Синьорино, не хотите ли переодеться? Это костюм, который вам подарили в тысяча девятьсот… Вернее, в 1896 году… Он немного старомодный, но такой миленький. Пойдемте, синьорино, пойдемте сюда…
Пока Ансельмо переодевает Ламберто в другой комнате, все слышат чье-то всхлипывание. Это рыдает секретарь по имени
