вместе с ней на него снова обрушилось прошлое. Всё, что когда-то оставил позади, вернулось теперь с этой одеждой.
Шлем казался холодным, хотя металл давно согрелся. Чёрная поверхность поглощала свет полностью, и в её отражении вместо собственного лица была только пустота. Щелчок застёжки прозвучал финальным подтверждением: выбора больше нет, пути назад — тоже.
Стоило только застегнуть плащ и привычно поправить маску, в дверь стукнули. Один раз — чётко, уверенно. Это был сигнал: время вышло.
Коридоры сменялись один за другим, шаги гулко отражались от бетонных стен, создавая ощущение замкнутой, бесконечной пустоты. Всё вокруг тонуло в сером, монотонном свете, Грач ощущал направление движения — вверх. Каждый новый поворот выводил на очередную лестницу, каждый пройденный уровень приближал к встрече, избежать которой уже не получится.
В голове начали сгущаться тени прошлого, напоминая, сколько он оставил здесь три года назад.
Три года.
Ровно столько прошло с момента, как оборвал все связи. Имя Никита Волков перестало существовать в Вулканисе, исчезнув из памяти людей, превратившись в призрака.
Как отреагирует Отец?
Наверняка в ярости. Наказание будет жёстким, возможно, даже тюремное заключение, если в мотивах найдут предательство.
Но было бы слишком просто.
Никита сомневался в простоте решений, особенно когда дело касалось Доминарха. Отец всегда оставался хладнокровным и принимал решения рационально, подчиняя эмоции разуму. Каждый поступок являлся частью плана, тщательно продуманной схемы, которую полностью видел только он сам.
Означает ли это мягкую встречу? Вряд ли. Грач помнил, за жёстким, непроницаемым спокойствием скрывалась стальная воля, а за ней — способность карать жестоко, методично, превращая наказание в урок.
Когда уходил, не собирался возвращаться. Сделал всё возможное, чтобы обрубить связи, стереть следы, сжечь мосты, убедив всех, что его больше нет. В тот момент казалось, это цена за свободу, и она стоила того. Сейчас, поднимаясь шаг за шагом, понимал, у свободы была своя плата.
Что бы ни ждало впереди, путь назад заказан.
Очередной лестничный пролёт закончился широким коридором, залитым ровным, холодным светом. Здесь всё было болезненно знакомым — строгий порядок, идеальная чистота, абсолютная симметрия.
Приёмная.
Знакомая до каждой царапины и в то же время чуждая. Здесь ничего не изменилось: полированный до блеска пол отражал свет ровными бликами, строгая мебель была расставлена в безупречной симметрии. Даже воздух казался застывшим и неподвижным, словно здесь давно прекратилось течение времени.
Отсутствие секретарей и охраны настораживало. Раньше приёмная никогда не пустовала — всегда кто-то шуршал бумагами, отдавал приказы тихими и резкими голосами, ожидал очереди, нервно перебирая документы. Теперь же здесь царило безмолвие и пустота, нарушаемая лишь его собственным дыханием.
Впереди возвышались массивные двери.
Темное дерево, украшенное вставками из холодного металла, манило взгляд и напоминало прошлое. Он помнил, как в детстве оставлял на блестящих ручках отпечатки пальцев, следуя за отцом в надежде на похвалу или очередной наказ. Сотни раз проходил через эти двери, знал на ощупь каждую резную линию и каждую деталь орнамента. Сейчас двери казались чужими.
Теперь перед ними стоял не наследник, а беглец — человек, ушедший от своего прошлого и выбравший иной путь.
Внутри ещё теплилась слабая надежда, что прошедшие года оказались всего лишь кошмаром, который исчезнет, стоит ему переступить порог. Но образы пустошей, бесконечных дорог, боли и холода напоминали о реальности пройденного пути, убивая последние иллюзии.
Представители Кодекса молча ушли, оставив его одного, не осмелились войти вслед, это означало одно — разговор будет личным, без лишних глаз и ушей.
Медлить было бессмысленно.
Грач сделал глубокий вдох, стряхнул с себя последние сомнения и открыл двери, переступив порог.
За массивным столом, в глубине просторного кабинета, Северин Волков, Доминарх Вулканиса, медленно поднял голову и внимательно взглянул на вошедшего. Взгляд был тяжёлым и цепким, таким же, каким запомнился навсегда — холодным и пронизывающим насквозь, открывающим любую тайну.Грач остановился в нескольких шагах от стола, ощущая, как воздух между ними становится гуще и плотнее, замедляя каждое движение и каждый вдох. Северин молча поднялся из-за стола, сохраняя внимание на лице гостя, и медленно направился навстречу, сокращая расстояние шаг за шагом.Напряжение усилилось, волной прокатилось по спине, заставило мышцы застыть в ожидании. Никита остался на месте. В памяти ожили последние мгновения здесь, три года назад, когда он покинул этот кабинет, оставив позади отца вместе со всем, что когда-то называл своей жизнью. Тогда уходил преисполненным уверенностью, сегодня она давалась с трудом.Тихо щёлкнул механизм шлема. Грач вспомнил о нём с запозданием, снял одним привычным движением и открыл лицо. Глаза отца остались спокойны, но где-то в их глубине на миг мелькнуло едва заметное, почти призрачное чувство — короткий проблеск давно спрятанной эмоции, тут же растворившийся в привычном равнодушии.В следующий миг произошло то, чего Никита никак ожидал и едва мог представить.За эти годы успел привыкнуть к неожиданностям, видел, как одно неверное решение рушит жизнь, а последний шанс возвращает её обратно. Он думал, что привык к странностям и поворотам судьбы, оказалось иначе.Доминарх внезапно шагнул ближе и крепко обнял его, открыто демонстрируя силу своих рук. Это было совершенно по-другому — с теплотой, искренностью и непривычной мягкостью, свободно от холодной дистанции, молчаливой укоризны или привычного властного превосходства. В этих объятиях исчез Доминарх — остался только отец, долго ждавший возвращения сына.
Грач замер, не в силах осознать реальность момента. Ощутил тепло и силу знакомых рук, вдохнул запах, давно забытый и спрятанный в глубинах памяти. Что-то глубоко внутри, за слоем льда и боли, отозвалось тихой дрожью. Старая рана, казалось бы давно затянувшаяся, вдруг напомнила о себе, просыпаясь и разбивая выстроенную картину встречи.
— Какой же ты идиот… — голос отца прозвучал тихо, сдавленно, каждое слово причиняло боль. В этом едва слышном упрёке было столько скрытого тепла, что Никита невольно закрыл глаза.
Руки Северина держали крепко и уверенно. Несмотря на годы, пролегающие между ними, несмотря на раскол, устроенный собственными руками, в этом касании не было осуждения или ненависти. Только нечто забытое, почти нежное, настолько неожиданное и чуждое сейчас, что от него перехватило дыхание.
— А я идиот ещё больший, — продолжил Волков старший чуть хрипло, слова давались с трудом. — Почти три года считал тебя мёртвым.
Пальцы на мгновение сжали плечи сильнее, будто проверяя реальность происходящего, убеждаясь, сын действительно здесь, живой, а не очередная призрачная надежда, которая снова исчезнет, стоит отпустить хватку.
— А потом пошли слухи о кучерявом караванщике, — тихо произнёс Северин, медленно ослабляя объятия и отступая на шаг назад. Он снова внимательно посмотрел
