плоский сверток. Развернув промасленную бумагу и ткань, он со смущенной улыбкой протянул крошечную фотографию на медной пластинке в кожаной рамке, с обложкой и замочком.
Солнце заиграло на старомодном дагеротипе, придав изображению удивительную четкость. На снимке был запечатлен Смертельный Выстрел со своими сыновьями и молодой женой из Теплых Ключей, на фоне кактусов, мексиканских одеял и глиняных горшков.
Младенец с взъерошенными, черными как смоль волосами, глазами-бусинками и носиком кнопкой был примотан к люльке, которая стояла прислоненной к коленям матери. Женщина в ситцевом платье сидела, сложив руки, и, чуть опустив голову, смотрела в камеру.
Смертельный Выстрел тоже сидел, положив руки на колени и вытянув натруженные ноги. Старший сын двух лет от роду стоял, опершись локтем на колено отца и опустив голову ему на ладонь.
Смертельный Выстрел на фотографии был облачен в свою лучшую клетчатую рубаху из льняной ткани. Лента из той же льняной ткани, завязанная узлом на лбу, перехватывала волосы воина. Парусиновые штаны, поверх которых следопыт надел набедренную повязку, он заправил в высокие мокасины.
Поперек колен лежала его винтовка «Спрингфилд». Воин смотрел прямо в камеру — честно и бесхитростно, совсем как в жизни.
Фотография обошлась Смертельному Выстрелу почти что в месячное жалованье. Ценнее нее у него не было ничего — ну, разумеется, кроме жены и детей. Следопыт явно ожидал от Рафи хоть какой-то реакции на увиденное.
— Ба ’ойдии, — кивнул Рафи. — Ба ’ойдии жо. Красиво. Очень красиво.
Смертельный Выстрел расплылся в улыбке. Завернув фотографию и снова спрятав ее в сумку, он осмотрелся по сторонам. То, что он увидел, а точнее, чего он не увидел, заставило его озадачиться.
— Конь. Он чертовски тихий, — заявил следопыт. — Мул. Он тоже чертовски тихий.
— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Рафи.
Чтобы объясниться, Смертельный Выстрел перешел с английского языка на родное наречие:
— Лошади уже должны были почуять воду. Они как бы должны говорить сами себе: «Ох, да я же подыхаю от жажды. Чего же мы ждем? Скорее! Я хочу напиться!»
Рафи с Цезарем переглянулись. Никто не хотел первым произнести очевидное предположение, что водоем пересох. О таком не хотелось даже думать. Некоторые из солдат уже что-то бубнили себе под нос, разговаривая сами с собой, — первый признак подступающего безумия, вызванного жаждой.
Следопыты кинулись к водоему. Солдаты, еле переставляя ноги, последовали за ними. Коллинза, у которого хватало сил только на неспешную трусцу, нагнал лейтенант Гейтвуд. Вскоре они увидела майора Морроу, стоявшего на скалистом гребне, обрамляющем водоем. Он замахал пистолетами в знак того, чтобы солдаты не подходили к воде.
Сперва в ноздри Рафи ударила вонь, а потом он увидел труп койота, лежащей в озерце чистой воды. Рядом плавали гниющие внутренности животного, вывалившиеся из вспоротого живота. Вокруг покачивались куски человеческого кала. Смысл послания представлялся очевидным всякому кто был знаком со специфическим чувством юмора апачей.
Рехнувшиеся от жажды бойцы попытались обогнуть Морроу. Майор несколько раз выстрелил поверх голов, но некоторые солдаты все же припали к воде и принялись пить.
— Я думал, апачи считают, что убийство койота сулит несчастье. — Рафи едва ворочал языком.
— Это верно, — согласился Смертельный Выстрел. — Если убьешь койота, можешь заболеть. Но если койот уже сдох, такое можно сделать, — он кивнул на водоем, — только для этого нужно обладать особой колдовской властью над койотами. Подобная власть есть у Джеронимо, но и ему всякий раз приходится принимать снадобья, чтобы отвадить злых духов.
Рафи оперся рукой о шею гнедого, чтобы не упасть. В мозгу за глазами пульсировала боль. Язык во рту распух и теперь напоминал тюфяк, набитый конским волосом. Сглатывать и разговаривать с таким языком было занятием на редкость сложным и мучительным.
Громко крича, один из солдат, петляя, словно заяц, бросился куда глаза глядят в пустыню. Его нагнал и схватил сержант Карсон. Еще двое солдат помогли скрутить буйного — но им пришлось связать его по рукам и ногам и тащить обратно волоком. Рафи передал Карсону поводья гнедого, чтобы тот усадил на коня обезумевшего от жажды человека.
— Надо возвращаться, — глухо произнес Морроу.
Услышав эти слова, Рафи едва не разрыдался от облегчения. И чуть не вцепился в глотку Гейтвуду, когда лейтенант бросил в ответ:
— Нельзя. Смертельный Выстрел говорит, что мы их почти догнали.
— Люди измотаны до предела, — покачал головой Морроу. — Если мы не вернемся к последнему колодцу, то все здесь сгинем.
— Паркер отправил в разведку семьдесят своих следопытов, — стоял на своем Гейтвуд. — Можем встретиться с ними. Так мы останемся у Викторио на хвосте.
— Мы краснокожие, — подал голос Смертельный Выстрел. — Мы его поймаем.
— А вода? Где следующий источник? — Морроу в изумлении уставился на апача.
— Примерно день пути отсюда. — Смертельный Выстрел кивнул куда-то в южном направлении.
— И как вы дотянете?
— Найдем воду. — Смертельный Выстрел ткнул стволом винтовки в приземистый, похожий на бочку кактус. — Чуть-чуть тут, чуть-чуть там.
— Ну что ж, удачи, а пока мои бойцы пусть придут в себя, — кивнул майор.
— Вы с нами, Коллинз? — Гейтвуд кинул взгляд на Рафи.
Рафи хотел отказаться. Причем отказаться в самой грубой форме. Ему хотелось этого больше всего на свете, за исключением разве что желания оказаться сейчас в своем любимом баре Централ-сити и бросить хозяйке: «Мне двойной виски, мэм». Но отказ застрял в горле, а распухший язык не собирался повиноваться. Рафи сам не знал, почему молчит. Может, жаль было тратить силы на ответ. Или не хотелось позорить себя слабостью.
Черт тебя побери, Гейтвуд! Ну вот кого ты из себя строишь? Задохлик, соплей перешибешь, не пойми в чем душа держится. А ведь тебя в форте ждет очаровательная Эдриан Мэри. Она, между прочим, твоя невеста. Какое тебе дело до этих апачей, до этих сумасшедших дикарей?
Нет-нет, Рафи не мог отрицать, что Гейтвуд стоически переносил все тяготы похода. Как-то, во время одного особенно гяжелого перехода через пустыню, он повернул к Рафи носатое лицо и заявил: «Я считаю, если человек не готов мириться с жарой, жаждой и усталостью, ему лучше сидеть дома».
Апачи давно приспособились к жизни в этом краю. Их натаскивали и учили старшие, действуя предельно жестко. И все же Рафи не мог сдаться и признать, что он слабее их. Отступиться сейчас? Тогда апачи будут думать, что им ровня лишь один-единственный бледнолицый, и этот бледнолицый не Коллинз, а Гейтвуд. Нет уж, дудки!
Рафи устало кивнул.
— Я тоже пойду, — решил Цезарь.
— А как же твоя семья?
— Барышня Гейтвуда души не чает в моих детях. А Мэтти сейчас кухарит в офицерской столовой.
