class="p">Она больше была символической, в основном забавы ради.
Оскар опустился на колени рядом со мной, чтобы наблюдать. Он наблюдал, как тату-мастер почистил внешнюю сторону моей шеи и поместил дизайн, над которым мы работали несколько недель прямо туда, под мое ухо.
Пять имен.
Непросто буквы.
А имена.
— Шея — болезненное место, — сказал мне Оскар, его глаза были наполовину закрыты и защищающими. — Крайне.
Наши руки сплелись, и я закрыла глаза, вспоминая все сбои, ямы и преграды на пути, который мы прошли за последние полдесятилетия. Он все еще боялся иногда, все еще приводил меня в тату-салон, чтобы ощутить этот острый укол боли и напомнить себе, что физическая боль никогда не бывает такой сильной, как эмоциональная. Никогда. И еще: это нормально — чувствовать боль, истекать кровью и, возможно, плакать, хотя он сам никогда этого не делал.
Мальчики сидели со мной, пока мне набивали татуировку, а затем каждый набил свою (даже Аарон, у кого уже имя «Бернадетт» было выгравировано на его плоти).
Мое имя, их кожа.
Все мы были помечены и собраны вместе кровью, чернилами и дерьмом.
Затем, несмотря на то, что нам было немного больно, мы вышли. Мы тусили. Пили. Танцевали.
Мы пошли домой вместе, и это был лучший двадцать третий День рождения, о котором я могла мечтать.
* * *
Десять лет спустя…
— Берни, прекрати, — огрызнулась Хихер, ударив по моим рукам. С моих губ свисала сигарета, пока я отчаянно пыталась исправить прямые локоны, которые приклеились к ее лбу. Она была красивой — конечно, была, потому что я была сучкой Прескотта до мозга костей и я знала, как наносить макияж — но она продолжала суетиться, словно сомневалась в себе. — Моя пара скоро будет здесь.
— Ты знаешь, какое облегчение я испытала, узнав, что ты — бисексуал? — спросила я, потому что когда узнала, что Хизер собиралась пойти на выпускной с девушкой, то была в восторге.
Никто лучше меня не знает, какими хитрыми бывают парни. В конце концов, у меня таких пять.
— Ты уже говорила, и это странно, так что, пожалуйста, хватит, ладно? — попросила она, оттолкнув меня и проводя руками вниз по платью. — Думаешь, парень все равно бы предпринял что-то со мной? — она бросила на меня взгляд, который было не сложно понять.
Нет, есть три ребенка, с которыми лучше не связываться в школе Фуллера.
Только если вы не хотите, чтобы они вас уничтожили.
Некая странная, глупая часть меня почти хотела, чтобы Хизер пошла в школу Прескотт, особенно, когда директором была мисс Китинг. Теперь дела шли по-другому. Черт, весь Прескотт был другим. Весь Спрингфилд был другим.
Андергруанд все будет существовать. Всегда будет кровь, которую можно пролить. Хавок всегда будет этим править.
Оказывается для большинства вещей существует нечто, называемое золотой серединой. Для нас — это была школа Фуллер.
Оак-Вэлли слишком элитная. Богатые гротескны и непристойны.
Школа Прескотт слишком унылая. Здания и инструменты обучения могут быть новыми, но ученики все те же старые дерзкие ребята с юга, какими они всегда были.
Школа Фуллер казалась нормальной. И, когда Хизер посмотрела на меня теми же зелеными глазами, как мои, я обнаружила, что улыбалась. Иногда, когда я заходила в комнату и солнце светило под нужным углом, а в воздухе витал запах лимонного спрея для тела, который любила Хизер, потому что Пенелопа тоже его любила… я видела свою старшую сестру в младшей. У меня перехватило дыхание, и я была так чертовски уверена, что Пен вернется к жизни, что слезы подступили к глазам, а в груди сжалось, и мое сердце заколотилось.
Это никогда не было разочарование, когда я понимала, что Хизер — это Хизер, а Пенелопы больше нет, потому что я гордилась, кем стала моя младшая сестра. Я гордилась и собой, что вырастила ее, любила ее, дала ей жизнь, которую она заслуживала.
— Думаешь, я могла бы, скажем, просто ускользнуть отсюда и не говорить мальчикам о том, что я ухожу? — взгляд Хизер метнулся к лестнице позади меня, словно она беспокоилась, что Каллум мог сидеть там и наблюдать.
Он вытворял вещи и похуже с ее парами. Когда она попыталась пойти на свидание с каким-то придурком из Оак-Вэлли, парень вылез из своей машины и обнаружил, что Кэл уже сидел на крыше.
Достаточно сказать, что он так и не дошел до входной двери, чтобы постучать. Сначала Хизер была зла, но позже призналась мне, что если парень был недостаточно силен, чтобы пойти против Хавок, тогда он не стоит ее любви и нежности.
Черт подери, я любила этого ребенка.
— Думаешь, свинье могут, блять летать? — спросил Аарон, появившись из гостиной.
Теперь она была красивой, обклеенная фактурными обоями, которые я выбрала и поклеила сама, потому что даже несмотря на то, что деньги Руби теперь надежно хранились у Виктора, где им и положено быть, мне не нравилось платить людям за то, чтобы они что-то делали вместо меня. И несмотря на то что поклейка обоев была занозой в моей заднице, оно того стоило, потому что каждый раз, когда я на них смотрела, моя грудь наполнялась гордостью и я вспоминала, что с толикой сообразительности и настроенностью, можно было сделать все, что задумали.
Можно вырастить троих маленьких девочек, даже когда вы сами едва перешагнули стадию маленькой девочки. Можно влюбиться в пятерых прекрасно сломленных парней. Можно сеять хаос, разрушения, гоняться за беспределом и установить анархию, а в конце вы могли найти свой вид триумфа. Не важно выражался ли он в поклейке обоев или в управлении андергрундом, который действовал во тьме, буду непоглощенным ею.
В Спрингфилде все еще были наркотики, проститутки, убийцы.
Но Хавок всегда был рядом, всегда наблюдал. Молот справедливости был в наших руках, и мы не боялись использовать его. Детей не продавали, девочки не исчезали на трассе I-529. Не было копов, чьи руки не были бы связаны справедливостью, Хавок или и тем и другим.
Школа Прескотт была реконструирована, наполнена ноутбуками и iPad, учителями с дипломами, которые не заманивали девочек и не продавали их тела через веб-кам. Была танцевальная школа, где Каллум учил маленьких детей, которые не могли позволить себе дорогие занятие в любом из районов Оак, но чьи сердца были настолько преисполнены и готовы
