узнать, почему? – спросил Рейнар, слегка успокоившись.
Конечно, кто бы не захотел? Я кивнула. Брат указал рукой на рощицу, но я не заметила ничего странного среди деревьев. Тогда, нервно дернув плечами, Рейнар подтянул меня к себе за шиворот, заставил задрать голову, сказав сердито:
– Смотри выше!
Я задрала голову, и сердце ушло в пятки: над макушками деревьев нависла страшная северная башня. Нам, детям, запрещали подходить к ней близко.
– Ты разлеглась на самом крыльце. А если бы я не успел вовремя?
– Что бы тогда случилось?
– Не знаю. И хорошо, что узнать не пришлось. Какой же у нее ужасный дар!
– Но Марта! – всполошилась я, вспомнив служанку с подносом. – Она каждый день внутрь заходит. А помнишь случай с лягушками, те мальчишки в башне были, и с ними ничего не случилось…
– Марту защищают амулеты. И от других обязанностей, кроме как носить бабушке еду, ее освободили. Неспроста ведь, как думаешь? А что касается лягушек… Странная эта история, пора бы ее уже забыть. И впредь старайся не подходить близко: дар бабушки яростный, растекается по округе, отравляет всех, до кого может дотянуться.
– Как же нам не повезло! – воскликнула я в сердцах. – У остальных дома как дома. А у нас зарастающий травой замок, в старых частях можно шею свернуть. Так еще сумасшедшая старуха в башне сидит, словно ведьма в какой-нибудь дурацкой сказке. Вот бы ее совсем не было!
Рейнар грубо меня встряхнул, закричал в лицо:
– Сказка, да? Вы с сестрой балуетесь, несете ерунду, нет у вас никаких забот. В вашем возрасте я куда больше понимал. Ну тогда сейчас я объясню тебе, что к чему!
Брат схватил меня поперек туловища и потащил к нежилой части замка. Я кричала, пиналась, но лишь зря тратила силы. Рейнар внес меня в первую попавшуюся грязную комнату, швырнул на пол и вышел, плотно закрыв за собой дверь. Вскочив, я принялась дергать ручку, но та не поддавалась. Била ногами, врезалась в дверь с разбега – напрасно. Истошно кричала, но с той стороны никто не отвечал.
В комнате было сыро и холодно, хотя на улице стоял летний зной. Окно выходило в пустой грязный двор, на подоконнике застыли лапками кверху сдохшие жуки. Устав кричать, я села, обхватила колени руками и заплакала.
Кажется, минуло несколько часов, прежде чем Рейнар вернулся. Вид у него был виноватый:
– Прости, Энрике. Я хотел только, чтобы ты поняла: дверь комнаты, где живет наша бабушка, не первый год остается закрытой. Она там совсем одна, даже в тюрьмах людям легче приходится. А родная внучка, которая еще ничего в жизни не видела, желает ей сгинуть.
Тогда я не дослушала, выбежала из комнаты – Рейнар только и успел крикнуть в спину: «Подожди, мы не закончили, дай мне договорить!»
Я злилась на брата до самого его отъезда в училище. Уходила, едва завидев его. Даже не захотела попрощаться. А после нашла под подушкой конверт с запасным ключом от его комнаты и запиской. Рейнар разрешил листать оставленные книги, играть с моделями фрегатов, парусников и лодок, к которым прежде запрещал прикасаться.
Я по брату очень скучала. Радовалась письмам, с удовольствием читала о буднях, поверьях и традициях моряков. В ответ делилась новостями, но о многом умалчивала. О том, что с чужих губ сорвалось первое слово «кукушонок» в мой адрес. Что Вэйна никогда не заговорит, не услышит музыку, пение птиц, свист ветра в трубах, который можно принять за голоса призраков. Что мы с Лилией разъехались по разным комнатам.
Из ее окон был виден сад, из моих – кусочек парка, хозяйственные постройки и, в отдалении, северная башня. В солнечные дни ее искривленная тень приползала к моей комнате, словно змея – и я вспоминала, что мы с Рейнаром не закончили разговор. Примерно тогда же в домашней библиотеке я нашла странную книгу – сборник без названия и автора. Ветхий переплет, желтые страницы, крючковатый шрифт. Никто из домашних не помнил, откуда взялась эта книга. Многие истории я знала: такие же, с небольшими различиями, встречались в моей «Большой книге легенд». Но одна из глав выделялась. Она была посвящена человеку, чье тело покрылось перьями, а руки превратились в крылья, но полностью птицей он не стал. Не мог ни подняться в небо, ни удержать ребенка – в легенде говорилось, так боги наказали человека за гордыню.
Мое воображение рисовало смутную фигуру за столом, пол усыпан перьями. Сгорбленную спину, острые лопатки. Человек, не сумевший стать птицей, писал эту историю – диктовал помощнице или сам стискивал карандаш зубами. Корил себя за гордыню, хотя дело – я чувствовала – было вовсе не в ней. А в чем-то совершенно непонятном; в чем-то, что замуровало бабушку в башне.
В семейном архиве я отыскала ее портрет.
У бабушки были синие глаза, такие же, как у Рейнара.
– Энрике, Эни! – На секунду показалось, что у стоящего рядом человека тоже синие глаза. Я моргнула раз, другой и поняла, что ошиблась: глаза Алана серые, как затянутое тучами осеннее небо. Он осторожно поднял меня с земли, заставил опереться на себя, медленно повел к ближайшему зданию. – Сейчас станет лучше. Подожди немного.
Шаги давались тяжело. Алан привел меня в небольшую комнату, усадил за стол. Здесь на стенах и на протянутых под потолком веревках были развешаны амулеты: деревянные дощечки с символами. Мне действительно стало немного лучше, в глазах прояснилось. Между тем Алан суетился возле раковины, ставил чайник. Говорил быстро:
– Ну, ты поняла, да? Здесь воспитываются особенные дети. Собственный дар сводит их с ума, выплескивается, разливается по округе. Мы делаем для этих бедняг что можем. Точнее, Фернвальд делает, а от меня толку немного. Подбираю защитные амулеты, иногда составляю компанию, говорю с ними через дверь. Ох, чай почти закончился. Ну, на чашку хватит, только слабенький будет. Ничего ведь, да?.. – Алан замялся. – Есть здесь один мальчишка: прислонится к стене – пойдут трещины, ляжет на кровать – посыплются щепки. Его комната изнутри обита тремя слоями досок, а спит он на полу. А у других… впрочем, ты и сама прекрасно знаешь, что и как бывает.
– Не знаю. Совершенно не знаю.
Мы с Рейнаром так и не вернулись к разговору о бабушке. Брат с отличием окончил училище, поступил на службу в престижную торговую компанию, влюбился в девушку, встреченную в порту. А затем… Рейнар однажды рассказывал, что с погибшими в море или пропавшими без вести прощаются, ставя в склеп пустую урну. Я в страшном сне не
