сейчас устроюсь куда-то. Как-то вытянем. А он больше пропивал, чем приносил. Мамке явно без него лучше. Если он даже бабулю-старуху не предупредил, куда намылился, насрал на её нервы, значит, туда ему и дорога. Сам чё думаешь? Козлина я, да, неблагодарная?
Пашка молчал. Он думал о том, что собрался погубить шестьсот шестьдесят шесть человек за просто так. И главное оправдание — исправить сделанное с отцом — не имеет смысла и, похоже, не нужно. Значит, это только ради себя?
А надо ли?..
Глава 8
Психоанализ и некоторые удовольствия
Когда Пашка проснулся, дома не было ни Серёги, ни Другой мамы. Время перевалило за полдень. Вчера, во время странного застолья, когда не только мама была другая, но и брат какой-то не такой, пришлось соврать между делом о том, что бегает Пашка с заказами для одного сетевого реста. Но что, если брат, например, решит устроиться туда же? Впрочем, ему можно будет снести память, если так или эдак Пашкин обман вскроется.
Конечно, на нормальную работу сейчас времени не будет. А вот на что его тратить…
Кроме прочего, ещё нужно было выгулять Пионову, и Марципан чего-то хотел ночью…
Пашка забрёл в ванную, оценил свою помятую рожу в зеркале и, выдавив на щётку пасту, сунул в рот. Но уже после пары движений по зубам взвыл. Брат, скотина поганая, опять это сделал! Пошерудил Пашкиной щёткой в адовом красном перце, который батя макал в мамкины борщи, чтобы превратить их в огненное варево! Слизистые запылали, из глаз брызнули слёзы. Зажимая рукой рот и давясь зубной пастой, Пашка понёсся в комнату к телефону. Если бы не прилога, горело бы во рту и внутри полдня!
Ничем этого урода не исправишь всё-таки!
Отрубив последствия членовредительства, Пашка кое-как оттёр с футболки зубную пасту, прополоскал рот, почистил щётку игрухой и двинул на кухню, где в сердцах сорвал огрызок высохшего перца с верёвочки на краю карниза и зашвырнул в помойное ведро.
А потом долго-долго мыл руки.
И тут Марципан написал опять, и, едва Пашка открыл сообщение, и оно стало прочитанным, — позвонил.
— Чел, нужна обратная услуга, срочно, — сразу объявил он. — Я те помог, когда ты просил и был в жопе. Нужно бегом встретиться. Я подскочу?
Пашка беззвучно выматерился.
— Давай в кафехе? — вслух сказал он.
— Не, давай в беседке, где тогда пивас сосали, — возразил Марципан и добавил: — Чтобы без посторонних.
Бывший главный школьный враг выглядел как опущенный: глаза бегали, но смотрели только в землю, кончики ушей алели пятнами, пальцы на руках дрожали, а губы он постоянно облизывал.
Ну и чё с ним ещё стряслось⁈
— Жопа у меня, короче, — сообщил Слава пыльным неровным доскам беседки, когда Пашка приземлился на скамью рядом. Был он настолько не в себе, что даже на толстую тётку, слоняющуюся вдоль решётчатых стенок, развесив уши, не обратил внимания. Говорил в полный голос. — Сам пытался разгрести, но только глубже залезал. Ток это. — Он воинственно нахмурился. — Чё скажешь херовое про моих, рожу сверну. Я себе тоже прокачал разного, — внушительно добавил Слава и впервые поднял на Пашку блеснувшие гневом глаза.
— Кого — твоих? — не понял тот.
— Про маму там, или отца. Это я наклацал мути. Я виноват.
— Что ты наклацал? — напрягся младший Соколов.
Марципан опять уставился в пол и сцепил пальцы в замок.
— Я те ща честно всё расскажу, — наконец решился он. — Сам не выгребу. Короче. Когда только сороковой открылся, я отцу поназначал всяких желаний чаще бывать дома. Ну там, со мной и всё такое. На скейт-шоу прийти. Ещё чтобы вместе поиграть в теннис. Ну и такое всякое. Он почти всегда на работе, я типа скучал. В итоге он даже взял отпуск.
— Его уволили? Похерил работу из-за настроек? — предположил Пашка.
— Да нет, — мотнул башкой Марципан, и стало видно, что говорить ему прямо физически тяжело. — Нормально всё было, тусить с ним начали. Даже, блин, в настолки дома играть. Только мать стала куда-то пропадать постоянно. Вроде по делам, но прям испарилась, как будто не живёт там. Ну, стало, в общем, понятно через несколько дней, что она специально. Пару раз чуть не поссорились они с отцом, но я гасил игрухой. А потом отладка открылась, и я нарыл, что у матери к отцу страх на девяносто процентов. Он у меня того, жестковат бывает. Я сам его побаиваюсь. Но я, короче, снёс эту херню. И всё наладилось. — Марципан умолк, и сделалось совершенно понятно, что всё ни хрена не наладилось на самом деле. — Какое-то время прям идиллия получилась. Если что не так шло, я фиксил. А потом мать… короче, я ща скажу, но помни про рожу, понятно? — снова с угрозой выдохнул он. — Какого-то кренделя мать себе завела, собрала шмотки и ушла к нему, вот. Позавчера, когда про историка везде гремело, и я не особо на чём сосредотачивался, дома тоже не сидел. Отец даже не сразу сказал, не знал как. Вчера утром объяснил популярно.
Пашка молчал.
— Она хмыря этого вот, только-только встретила, я проверил. Там даже любви у них не было. Я, короче, херанул отвращения им, и они разбежались. Только мать не возвращается ни фига. Да и отец её не примет. Короче, пока всё не навертелось одно на другое, и пока мать на развод не подала, надо им память про эту дичь снести. Пока я докачаюсь до сотого, куча народа узнает. А это всё я своими правками нахуивертил, не было бы так. Дебил я. Поможешь? — с опаской уточнил Марципан.
Пашка почесал макушку.
— Я могу, — наконец осторожно сказал он. — Только ты прям чётко подумай, чё настраивать. Чтобы ещё хуже не вышло. Ты хочешь страх вернуть?
— Не, это тупо как-то, — вытянул рожу Славка и задвигал губами.
— А почему тогда ей опять так не сделать? Если она такое только из-за страха не вытворяла?
— Это чё за предъява⁈ — рявкнул Марципан, сверкнув глазами.
— Это ты сам мне сказал, что такое — последствие скрученного страха. Так?
— Ну так, — присмирел бывший одноклассник.
— Значит, если память убрать, а страх не вернуть, логично, что всё повторится.
— Блин, — выругался Марципан. — Логично.
