означать. Но моё положение вдруг показалось мне не таким уж и безнадёжным. И на ум пришла поговорка про то, что ночь темнее всего перед самым рассветом. Но потом я вспомнил, что бывает и ложный рассвет — его называют зодиакальным светом, — когда кажется, что солнце вот-вот взойдёт, но оно не восходит, а ночь становится только ещё темнее.
Когда я пришёл домой, все уже спали. Но на кухонном столе меня ждал сэндвич с сыром и ветчиной. Тарелка, на которой он лежал, была аккуратно накрыта прозрачной плёнкой, чтобы сэндвич не пересох, как задница ящера. Плёнка завелась у нас в доме недавно. После того как у отца встали на место мозги. Рядом с тарелкой лежала записка почерком Дженни:
Сунь на три минуты в бутербродницу.
В основном благодаря Дженни отцовские мозги и встали на место. До неё мы жили кое-как, а теперь у нас всё как надо. Или, точнее, было как надо — до тех пор пока я всё не испортил.
Заморачиваться и греть сэндвич я не стал, но в горле у меня стоял комок, и глотать было трудно.
21
Когда утром я спустился на кухню, все трое — отец, Кенни и Дженни — уже сидели за столом. Я сразу понял, что они говорили про меня, потому что при моём появлении разговор умолк.
Молчание нарушил Кенни:
— Отец с Дженни хотят найти для тебя школу, не такую отстойную, как Милтон-парк. Такую, где тебя не будут избивать, обзывать плохими словами и отнимать деньги на обед.
— Вот так красота, Кенни, — сказал я, позабыв, что он не понимает сарказма.
— Куда ты вчера вечером ходил? — спросил отец.
— Просто гулял.
— Нам с тобой надо серьёзно поговорить, — сказал он. — Решить кое-что.
— Тебе надо будет сдавать экзамены на аттестат… — начала Дженни.
Я кивнул, но единственной моей мыслью при этом было: а смысл?
— Дженни сегодня поищет разные варианты со школами, — сказал отец. — Может, получится устроить тебя куда-нибудь, где не так плохо…
— Где тебе не проломят башку, — вставил жизнерадостный Кенни.
— …Где ты сможешь подготовиться к экзаменам, — продолжал отец. — Должна где-то быть такая школа.
— Спасибо вам, — сказал я, глядя на отца с Дженни. — И простите, что я так всех напряг.
Дженни положила ладонь мне на руку и пожала её.
Это было похоже на то, как, когда у тебя тяжело заболел кот, ты несёшь его к ветеринару, и он делает ему усыпляющий укол, и ты прижимаешь его к себе, пока он совсем не умрёт.
Когда все оделись по-уличному, Дженни вдруг спохватилась:
— Ой, чуть не забыла. У нас что-то для тебя есть.
Я понятия не имел, что это могло быть такое.
— Только держи себя в руках, — сказал отец.
— ЭТО ТЕЛЕФОН, — выпалил Кенни. — Мне сказали тебе не говорить, но теперь можно, потому что тебе его сейчас дадут.
Дженни вручила мне коробочку.
— Он подержанный, и на нём предоплатный тариф. От моей сестры, она купила себе другой. А на этот мы положили десять фунтов. Аккуратнее с интернетом, а то они все мигом вылетят.
Я совсем растерялся и молчал.
— Это пятый айфон, — сказал Кенни. — Но ты можешь говорить, что пятый-эс, потому что на вид они всё равно одинаковые.
— С ума сойти, — только и смог выговорить я.
Потом по очереди обнял Дженни и отца. Обняв после них Кенни, я сказал ему:
— Жаль, что с Грачиком так вышло. Я знаю, ты любил дурачка. Сейчас ему наверняка лучше, чем было у нас.
— Ага, знаю, — отозвался Кенни. — Там, где он сейчас, ему лучше.
Хорошо, подумал я, что Кенни так легко смирился с утратой.
Вскоре после этого все разошлись по своим делам, и я остался один. Если, конечно, не считать Тины. Кенни она любила гораздо сильнее, чем меня, но теперь, когда никого больше в доме не осталось, назначила меня своим лучшим другом и примостилась у меня на коленях.
Я тем временем разбирался с новым телефоном. Это было довольно увлекательно. Но разобравшись наконец, я понял, что позвонить или отправить эсэмэску мне абсолютно некому. Поэтому я включил телик и посмотрел тухлое дневное ток-шоу, в котором две тётки орали друг на дружку, споря о том, кто был отцом их детей. Потом показали передачу про людей, которые пытались продать свой старый хлам. В следующей люди путешествовали по миру, чтобы, наоборот, накупить побольше старого хлама. Мне даже стало любопытно, почему персонажи двух передач так и не встретились друг с другом. Наверно, боялись, что при встрече произойдёт страшный взрыв, как при столкновении материи и антиматерии.
Я оцепенел, сидя перед работающим теликом с маленькой тёплой Тиной на коленях. И при этом прекрасно себя чувствовал. Мне было уютно. И спокойно.
А потом я подумал, что так и проведу остаток своих дней — буду, получая сначала пособие, а потом пенсию, целыми днями пялиться в телик и надеяться, что в моей жизни хоть что-нибудь произойдёт.
Я так бы до вечера и просидел на диване, если бы Тина не стала скрестись в дверь и проситься на прогулку. Я посмотрел на висевшие на кухонной стене часы. Почти половина двенадцатого.
Чёрт!
Сара.
А я до сих пор в трусах и майке, в которой спал ночью.
Я бросился наверх. Мне хотелось хорошо выглядеть. Пару лет назад это было бы невозможно. Тогда половина вещей у меня были драные, и все они — не очень чистые, потому что наш отец тогда был слегка не в себе.
Одежды у меня и сейчас не очень много, но зато она вся без дыр и не воняет.
В шкафу довольно быстро нашлась подходящая рубашка и подходящие джинсы. Джинсы на самом деле были не мои, а Кенни. Он выше меня, но потоньше, так что в талии штаны оказались мне в самый раз, а снизу я их подогнул. Куртка у меня была только одна, я её носил в школу, и сейчас мне её надевать не захотелось. Поэтому, несмотря на то что на улице было холодно, я вышел из дома только в джинсах и рубашке.
Хотя нет, была при мне ещё одна вещь. Она вместе с другими особенно ценными для меня предметами хранилась в обувной коробке под кроватью. В этой коробке лежал сломанный перочинный ножик, который я обожал когда-то в детстве и с которым
