изображал из себя Тарзана. Фотография, на которой была мама со мной на руках, а рядом Кенни, ухмыляющийся в камеру так, что казалось, будто он ухмыляется не только лицом, а как бы всем телом. Ну и всякое такое в том же роде. В том числе золотые часы «Ролекс». Поддельные. Хотя, может, и настоящие. Мы с Кенни нашли их в Беконном пруду на окраине городка. Они были тяжёлые, как банка с консервированным супом, их металл казался тёплым на ощупь, почти что живым. Раньше они принадлежали покойнику, а теперь были моими. Вот я и надел их на руку.
22
Я был на месте в двенадцать двадцать пять. До назначенного времени оставалось ещё пять минут, и я не очень понимал, как их правильнее провести. Подождать у стойки, чтобы, когда появится Сара, что-нибудь заказать для нас обоих? Или взять себе кофе и сесть дожидаться за столик? И что вообще лучше заказать? Я не большой любитель кофе, и у меня слишком мало денег, чтобы тратить их понапрасну. Выходя из дома, я взял из банки-копилки десятку на случай, если понадобится вдобавок к напитку купить Саре сэндвич или что-то ещё. Но сейчас подумал, что вдруг десяти фунтов не хватит. Я посмотрел на грифельную доску с ценами, но с перепугу не смог разобрать цифр. Но увидел, что на ней перечислено около двадцати сортов кофе.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила девушка из-за стойки.
У неё был иностранный акцент, но только непонятно какой. Не французский и не немецкий. Просто иностранный. Она была симпатичная и мило мне улыбалась, отчего я ещё больше засмущался.
— Я… это самое… встречаюсь со знакомой. В смысле, жду. Когда она придёт.
— Она уже пришла.
Я ошарашенно огляделся, хотя прекрасно знал, что она должна прийти. Сара оказалась ближе, чем я ожидал. Наклонив голову, я мог бы коснуться её лбом. Стоп, нет, это звучит так, будто я хотел её боднуть, но на самом деле я и не думал бодаться. Она была не как вчера, совсем не растрёпанная и в школьной форме. Форма придавала ей суровости, как если бы это была не форма, а доспехи.
— Ух, — сказал я, и это слово прозвучало у меня жутко глупо. И вообще, это было даже не слово, а бессмысленное восклицание, с каким рубят дрова. Поэтому мне пришлось поспешно добавить: — Э-э-э… в смысле, привет.
Сара посмотрела на меня как на чокнутого, а потом пожала плечами, как будто решила смириться с тем, что я идиот.
— Будешь что-нибудь? — спросил я и обрадовался, что получилось выразиться нормальными словами.
— М-м-м… Горячий шоколад.
Я такого не ожидал. Думал, что она попросит латте, или эспрессо, или какую-нибудь модную разновидность, о какой я даже не слышал.
— Может, пойдёшь займёшь место? — сказал я. — А я принесу.
Мне нужны были несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
Она кивнула и прошла к свободному столику в углу.
До этого момента я старался не думать, что́ всё это может означать, но теперь мой мозг заработал со скоростью света. Какая-то часть меня надеялась, что она устроила нашу встречу потому, что я… ну, типа ей нравлюсь. Что она как бы на меня запала. Но более разумная моя часть понимала, что этого не может быть. Единственное более или менее вменяемое предположение заключалось в том, что ей немножко фигово оттого, что меня исключили из школы. Да, скорее всего, она меня пожалела. Я не знал, как к этому относиться, но так по-любому лучше, чем никак. У меня появился шанс испробовать на ней магию своего обаяния. Если оно у меня вообще было.
Внезапно вспомнилось про Кенни и Доктора Кто с его магическими штучками, и я почувствовал, как сильно люблю брата. Мне захотелось смеяться, плакать и танцевать — всё это одновременно.
— Чего это ты разулыбался? — спросила Сара, когда я поставил перед ней чашку с горячим шоколадом.
И тут меня прорвало. Я заговорил так, как не говорил ещё никогда в жизни. Я рассказал про Кенни. Рассказал про отца. Рассказал про маму. А потом сделал совсем уж странную вещь — начал рассказывать о себе.
23
Я в жизни никому не рассказывал о том, что творится у меня внутри, и вдруг всё до последней капли выложил перед девочкой, с которой был едва знаком.
Если бы Сара не сидела с таким лицом, я бы довольно скоро остановился. В смысле, если бы увидел по лицу, что ей стало скучно или неприятно. Но она внимательно слушала, кивая, и даже, как мне показалось, пару раз порывалась о чём-то спросить.
Кончилось тем, что собственная разговорчивость жутко меня смутила.
— Извини, — сказал я. — Сам не знаю, чего это я…
— Всё в порядке, — сказала она и наконец сделала первый глоток горячего шоколада.
Он, наверно, совсем остыл. От него на Сариной верхней губе остались шоколадные усики. Она заметила, что я на них смотрю, рассмеялась и вытерла рот салфеткой. От этого у нас как-то сразу поменялось настроение, и мы немного поболтали про школу и про всякую ерунду.
А потом мы оба одновременно вспомнили про то, что меня исключили из школы. Но на меня и на неё мысль про это подействовала очень по-разному. Я изо всех сил попытался показать, что мне практически всё равно, но почувствовал, что лицо у меня плывёт, как мороженое в жаркий день. А Сара как-то сразу приободрилась, как будто моё отчисление очень её радовало. Но может, и не как будто, а на самом деле. Вдруг она всё это время просто прикалывалась. И сейчас рассмеётся мне в лицо, а потом станет с подружками хихикать у меня за спиной: «Ага, это я так устроила, чтобы его выперли, — будет злорадствовать она. — А он-то решил, будто мне нравится. Убогий».
— Да ты не волнуйся, — сказала она.
— Тебе легко говорить. Тебе Милтон-парк не грозит.
— Тебе тоже.
— В смысле?
— У нас с Питом был серьёзный разговор.
От одного звука его имени у меня вырвался стон.
— Он лучше, чем ты думаешь, — сказала Сара.
— Ты, наверно, плохо его знаешь.
— Уж получше, чем ты.
— У тебя однобокое представление…
— Ладно, — сказала она. — Сейчас я кое-что расскажу тебе про Пита, но это большой секрет и ты не должен больше никому об этом рассказывать. Понял?
— Конечно.
— Так вот.
