есть без их продуктов? Выстоим, Шурка. Помни, мы крепкий народ, мы сумеем за себя постоять. Мы дадим им отпор.
Обрывки новостей собирались, как темные тучи перед большой бурей. Шурка видела, что многие семьи начали покидать деревню, отправляясь на восток, рынки, всегда такие оживленные, были практически пусты. Все деревенские продукты конфисковали для нужд войны, лошади и скот были отобраны, а сильные мужчины отправлены в трудовые лагеря в западной Польше.
Однажды ночью Париц Любосковиц пришел к ним домой. Он был сильно взволнован. До него дошла новость, что евреев повсеместно насильно загоняют в гетто. И он прямо ночью пришел умолять Авраама и Шурку спасать свои жизни, как можно быстрее собраться и бежать на восток, к русской границе, куда уже уехало много евреев.
– Тут нечего обсуждать; ты должен немедленно убираться отсюда, пока не поздно.
– Прямо сейчас мы не можем, – упрямо твердил Авраам. – Скоро родится ребенок – как мы сейчас отправимся в дальнее путешествие? Может быть, через несколько месяцев.
– Выезжайте, пока дороги не замело.
– Ты как всегда преувеличиваешь, мой добрый друг, – сказал Авраам, – я не думаю, что немцам нужна наша маленькая деревня. Это не Варшава и не Лодзь – во всем районе всего несколько сотен еврейских семей, – они даже не знают, что мы здесь есть.
– Не стоит рассчитывать на это. Вот увидишь, они доберутся и сюда. Гитлер обещал стереть еврейский народ с лица земли. Прошу, уезжайте! Если нужно, я дам вам свою лошадь.
Авраам слушал и задумчиво смотрел на Шурку. Она ласково гладила свой живот. Ее голова шла кругом от беспокойства.
– А что будет с моими родителями?! – вскрикнула она. – Отец ни за что не бросит свой участок и свою семью. Подождем еще немножко… может быть, война обойдет нас стороной.
– До чего же вы, евреи, упрямые люди, – покачал головой их друг Париц Любосковиц, – но на этот раз ваше упрямство не окупится. Все уже поняли, что этот безумец не просто так болтает.
Авраам налил ему стакан вишневого вина, которое было спрятано у него в подвале.
– Мы – польские евреи. Это наш язык, наша культура, наша родина.
– Смотрите, не опоздайте на поезд. – Любосковиц тяжело вздохнул, еще раз убеждаясь в упрямстве Авраама. – Одно я могу вам обещать – что мой дом всегда будет открыт для вас, мои друзья. Ваш дедушка был другом моего дедушки, я даже до сих пор помню мелодии, которые он мне пел, и истории, которые расска – зывал.
Весной 1941 года в дом Авраама и Шурки пришло письмо.
– Что случилось? – спросила Шурка мужа.
– Все в порядке, – пытался он успокоить ее, но по его лицу она поняла, что что-то не так.
– Они… это простое приглашение… ерунда, с каких это пор я стал бояться писем? Хватит, не волнуйся, Шурка, это вредно для ребенка.
Аврааму пришлось явиться в канцелярию местного немецкого штаба. Врач, который его осмотрел, объявил, что он здоров и полностью пригоден, и записал это в специальную книгу. Но… пригоден для чего?
– Не спрашивай, – дали понять ему остальные. – Здесь каждое слово опасно. За любой вопрос – наказание.
Ответ был: достаточно хорош для того, чтобы выполнять принудительные работы для Третьего рейха. Вместе с другими мужчинами – из соседних и дальних стран, евреями и поляками, – Авраама отправили на работу в трудовой лагерь недалеко от города Острув-Любельски.
С него сняли одежду и шубу, одели в грубую серую хлопчатобумажную одежду, на голову выдали матерчатую шапочку. Он стал просто номером в бесконечном списке. В один миг Авраам, уважаемый торговец, стал безымянным человеком.
– Чего ты переживаешь, женщина? – успокоил он Шурку, вернувшись из лагеря.
– Ты похудел.
– Мне еще повезло.
– Ты – заключенный.
– Тише, женщина, – прошептал он, – это всего лишь открытый трудовой лагерь, а не тюрьма, я могу уходить и видеться с тобой столько, сколько захочу.
Но Шурка не могла быть спокойной. Она видела, как худеет ее муж, как сереет его лицо, и понимала, что с ним происходит что-то плохое. Он терял надежду. Его дух пал.
Пока Авраам мостил дороги для немецкой армии, таская камни и разбрасывая мокрый песок, Шурка несла на своих плечах все бремя дома и хозяйства. Она кормила кур, убирала картошку в погреб, солила огурцы, месила тесто для лапши и все время молилась о безопасности мужа.
– Мама, – звала ее Ирена ночью, – мне страшно, – и Шурка заворачивала дочь в одеяло и переносила ее в кровать, на которой они спали с Авраамом.
– Я хочу к папе, – прошептала Ирена.
– Он скоро придет.
– Папа…
– Не плачь… – Шурка обнимала свою маленькую дочурку. – Посмотри, как мы счастливы. У нас есть дом, у нас есть двор, мы есть друг у друга, и папа приедет, как только сможет. Он был здесь всего три дня назад и рассказывал тебе сказку.
– Но наш папа далеко.
– Далеко, но близко. Главное, чтобы он мог к нам приехать.
– Я хочу папу.
– А ты это видела? – попыталась отвлечь ее Шурка. – Наши аисты вернулись в свое гнездо на столбе. Завтра обязательно поставим им миску с водой, чтобы они знали, что их здесь очень ждали.
Ирена наконец уснула, а Шурка погладила ее по щеке и тихо произнесла молитву: «Пожалуйста, Господь мой, пусть наступит мир и пусть наша жизнь снова станет такой, какой она была, чтобы мы могли снова стать теми людьми, которыми мы были».
8
Однажды вечером Шурка, спавшая в большой кровати с маленькой Иреной, вздрогнула от ржания лошадей. Она поспешила к окну и увидела телегу, запряженную двумя лошадьми, которая остановилась около их дома. Сердце у нее забилось. Господи, что теперь?
Она замерла у окна, боясь пошевелиться.
– Моя Шурка, – услышала она голос мужа, но не могла сдвинуться с места. Не принес ли он, не дай Бог, плохих вестей?
Авраам спрыгнул с телеги, закутанный в заплатанное шерстяное одеяло.
– Все в порядке? – Она крепко обняла мужа. – С моими родителями все в порядке? Твои родители? Моя сестра?
– С ними все в порядке, все здоровы.
– Тогда что?..
– Все хорошо, – ответил он ей как обычно, но лицо его было омрачено беспокойством.
– Как все в порядке? Ты здесь… телега, которую ты привез, и две лошади… Что-то случилось? Говори скорее!
– Хватит вопросов, послушай меня, Сара, нам нужно торопиться.
– Куда?
– Я обо всем подумал, я не хочу, чтобы ты оставалась здесь одна, я пришел забрать тебя.
Шурка отступила.
