Ивушкин, — сказала она, — мы ведь не только горы достигли, мы ведь с тобой уже и через гору перебрались!
— Интересно, хоть кто-нибудь нам дома поверит, когда мы им расскажем? Валька уж точно скажет: «Ты, Ивушкин, опять сказки рассказываешь». Или скажет: «Это ещё пока наукой не доказано». Он всегда так говорит.
— Вот мы и докажем, — сказала Луша.
— Да ведь кто же поверит нам?
— Ладно, Ивушкин, — вернула его к действительности Луша. — Дома ещё оказаться надо сперва. А потом уж и «поверят — не поверят».
Действительно! Что это он, о чём думает! Точно не находятся они оба неведомо где, никому не видимые, для всех потерянные. Точно пасёт он Лушу в селе Высокове на лугу за поскотиной. Эх, Ивушкин!
Вдруг их внимание привлёк звук плещущейся воды. Где-то вода переливалась, тенькала, булькала, напевала. Они обернулись на звук и увидели, что рядом с ними, ну просто в двух шагах находится низенький колодезный сруб, накрытый чистеньким, гладко обструганным дощатым щитом, а к щиту прибита деревянная ручка, чтоб удобнее открывать.
Ивушкин кинулся к колодцу, поднатужился, стащил с него крышку.
Вода была не близко и не далеко. Она плескалась, качалась, смеялась, выдыхая прохладу.
Луша подошла, опустила голову в сруб. Нет, ни Ивушкин — рукой, ни Луша — мордой дотянуться до воды не могли. И вдруг оба разом поняли, что у них ничего, ну прямо ничегошеньки нет, во что взять воду. Ни чашки, ни плошки, ни фляжки, ни консервной банки, ни даже чайной ложки.
— Погоди, Ивушкин, ты только не падай духом, — сказала Луша, потому что поняла, о чём он подумал.
А подумал он, конечно, о том, что вода им просто до зарезу нужна, что без неё им никогда не узнать, как им быть, и никогда домой не вернуться. А раз воду взять не во что, так и думать нечего, что всё образуется. А надо сесть на траву, прямо тут, возле белой горы, и пропасть в этом сладком вареньевом запахе черёмухи.
Ивушкину представился их дом и маленькая банька, которую мама топила по субботам. Она звала их с папой: «Мужики, париться!» И ещё вспомнил он маленькие мосточки на Мере, и как они с папой стояли на этих мосточках на закате и ловили рыбу на ручейника, и как он, Ивушкин, ещё совсем недавно поймал серебристую рыбку, которая смешно называется «уклейка». Ну зачем, зачем, зачем надо было писать эту шипучую, змейскую диссертацию?
А Луша вспомнила своё уютное стойло на дворе, и как Иван Филиппович, бывало, чистил её щёткой, и было приятно и щекотно, казалось, что хозяин её любит и что хорошей и доброй жизни не будет конца.
— Ивушкин, — сказала Луша печальным голосом, — ты послушай меня. Ты только духом не падай.
— За каким лешим ты мне всё это говоришь! — завопил Ивушкин в полном отчаянии.
И вдруг рядом трава зашелестела, из неё со вздохом послышались слова:
— Ох, нет, нет, не надо браниться, пожалуйста!
И из травы показалась мордочка. Чья бы, вы думали? Мордочка старого доброго енота.
— Как ты тут оказался, Нотя? — воскликнул Ивушкин.
— Дружеские чувства, что поделаешь, — вздохнул енот. — Мне здесь не приходилось бывать. Я с большим трудом вас отыскал. Никто не мог мне толком сказать, куда вы пошли. Я бы и не нашёл, если бы не Вихроний. Он мне всё рассказал. Вы хорошие ребята, — добавил он, помолчав. — Светлина так счастлива!
— Недотёпы мы, вот кто, — сказала Луша. — Воду-то нам зачерпнуть нечем. Взять нам её не во что.
— Я за этим сюда и пришёл, — заметил енот и протянул им маленькое, весело расписанное ведёрочко на шёлковом шнурке.
— Подарок от Ноти, — сказал он скромно. — С ним я к вам и спешил.
— Ну и молодец же ты, Нотя! — обрадовался Ивушкин.
Но енот, которому надо было неотлучно быть при своей стирке, не дожидаясь их благодарности, вдруг так же неожиданно исчез, как и появился.
Черёмуха пахла, вода в колодце весело булькала, и было уже не страшно ни Ивушкину, ни Луше.
— Хватит верёвочки, как ты думаешь, Ивушкин? — спросила Луша озабоченно.
— А сейчас попробуем.
Ивушкин залез на сруб и опустил туда ведро на шнурке. Ведро воду не задело.
— Луш, не хватает!
— А ты не спеши, — сказала Луша. — Спешить — это неправильно. Надо придумать. Надо исхитриться.
Ивушкин улёгся животом на край колодца. Перегнулся туда весь. Луша головой прижала его метнувшиеся в воздух ноги. Если бы не она, мог бы Ивушкин рухнуть в колодец! Теперь ведёрко коснулось поверхности воды, легло набок, пустило по воде круги и стало погружаться в студёную весёлую прохладу. Ивушкин потянул шнурок кверху. Сначала ведёрко пошло легко, потом он ощутил его тяжесть, ухватился ещё и второй рукой, потом сполз на землю и поставил ведро.
Вода в ведре поплескалась, потом успокоилась. И тут настала для Ивушкина и Луши настоящая радость. Потому что дальше было так.
Глава одиннадцатая
СЕСТРА ЛЕТНИЦА
С поверхности гладкого водяного зеркала глянуло на них молодое весёлое девичье лицо. Оно всё светилось доброй, ласковой улыбкой. Не было сомнений, что улыбка эта предназначалась именно им.
— Кто это? — спросила Луша оторопело.
Но Ивушкин даже никакой догадки не успел высказать, потому что девушка, а вернее, её отражение в воде обратилось к ним:
— Я рада, что вы не упали духом и сумели меня найти! Я — сестра Летница.
— Но где же ты? — спросила Луша. — Ведь не можешь же ты быть в ведре с водой?
Сестра Летница улыбалась ещё ласковее.
— Нет, конечно. Я не могу сказать вам, где я. Я буду ждать вас в своём доме, а приведёт вас ко мне весёлый мак.
— Мак? — изумился Ивушкин.
— Мак, — подтвердила она.
— Как же это может быть? — не поверила Луша.
— У вас есть головка весёлого мака?
— Есть.
— Вот и возьмите её, и бросайте маковые зёрнышки на землю. А как зёрнышко покатится, бросайте второе. А потом — третье. И идите, глядите только на него.
— А с водой что делать?
— Ничего. Выплесните её назад в колодец.
— И мы… и ты… — заговорил Ивушкин, сбиваясь. — Ты