не поможешь нам?
— Помогу, конечно, — сказала сестра Летница. И она опять ласково улыбнулась.
После этих слов поверхность воды в ведёрке погасла, как экран телевизора, когда кончились передачи.
В душе у Ивушкина и у Луши, как рыбка в пруду, плескалась весёлая надежда.
Ивушкин разломал маковую головку, вынул зёрнышко и бросил его на землю, пристально на него глядя, боясь потерять из виду. Зёрнышко покатилось. Они двинулись вслед за ним. Зёрнышко весело бежало по земле, потом останавливалось. Тогда Ивушкин кидал следующее. И оно вновь катилось.
Куда они шли, трудно было себе представить, потому что зёрнышки были маленькие, глядеть на них надо было сосредоточенно.
И вот уже побежало-покатилось последнее зёрнышко.
И остановилось. Ивушкин остановился. Луша остановилась. Оба подняли головы и оглянулись.
Цвели яблони. Белые, доверчивые цветы покачивались на распахнутых ветвях и тихо напевали, едва слышно, едва различимо, выводили какую-то ласковую мелодию. За яблоневым садом стоял маленький белый домик с зелёным крылечком и зелёными ставенками. С крылечка по зелёным ступенькам спускалась им навстречу сестра Летница. Платье на ней было белое, широкое, длинное. И лицо у неё было белое, только на щеках румянец, и то неяркий, она улыбалась ласково и приветливо, и было в ней что-то такое, что сразу вызывало воспоминание о летнем деревенском утре, когда лёгкий туман плывёт над озером, травы стоят в росе неподвижно, а на опушке леса проснулась лазоревка и звонкими капельками роняет свою песенку в траву. И светает, светает, и встаёт из-за леса ясное, нежаркое, хорошо выспавшееся солнышко.
«Кто же она? — подумал Ивушкин. — Может, это и есть сама летняя заря?»
— Заходите, заходите, дорогие гости! — поздоровалась она с ними.
— И мне заходить? — спросила Луша.
— Ну, непременно, — сказала сестра Летница. — Входи, Луша, и ты, Ивушкин!
— Разве ты знаешь, как нас зовут? — спросил Ивушкин.
— А как же! — удивилась сестра Летница. — Всегда надо знать, как зовут того, с кем разговариваешь.
В саду у сестры Летницы под яблонями стоял стол, а вокруг него — четыре лавочки. Ивушкин и сестра Летница сели друг против друга. Луша встала рядом с Ивушкиным.
— А теперь рассказывайте, а я подумаю, как и чем вам помочь. На ваших лицах написана какая-то печаль. А печали быть не должно. Потому что вы оба — добрые и хорошие и преданные друзья.
Ивушкин и Луша стали рассказывать сестре Летнице про свою беду, а она внимательно слушала и не перебивала, а только кивала головой и иногда улыбалась доброй, ободряющей улыбкой.
— Почему они меня не спросили? — говорил Ивушкин. — Я не хочу — один без Луши. Они не понимают, что Луша — мой друг. Своих не бросают.
— Я-то думаю, что здесь что-то не так, — говорила Луша. — Но выходит, что так. И я не могу разобраться. Хоть всё это неправильно. И не должно быть. Но Ивушкин сам слышал. Хозяин сказал — «списанная». А это значит не просто ничья, а ещё и ненужная.
— Три комнаты! — продолжал возмущаться Ивушкин. — Очень даже просто — мамина, папина, моя. А Лушина — где? Хотел бы я знать — где Лушина? Им там в городе лошади не нужны. Как это — не нужны? Лошади везде нужны! И вот что теперь делать? Что делать? Ты можешь нам как-нибудь помочь?
Сестра Летница опять улыбнулась своей доброй улыбкой.
— Видите ли что, — сказала она. — Ведь беды-то на самом деле у вас нет!
Луша и Ивушкин посмотрели на неё в удивлении.
— Да, да, — сказала сестра Летница. — Вы вернётесь домой, туда, где тикают ваши часы, и тогда узнаете, что беды никакой нет.
— А как же город? И я? И Луша? — сбиваясь и волнуясь, спросил Ивушкин.
— Увидишь, — сказала сестра Летница. — Всё будет хорошо. Правда, маленькая беда с вами всё-таки произошла…
— Какая? — спросили Ивушкин и Луша в один голос.
— А такая, что вы не знали или забыли, что в каждом человеке и звере, в каждой птице живёт маленький тёплый солнечный зайчик. И если ко всякому-всякому живому существу отнестись с добром (только не притворяться, только по-настоящему!), то в нём этот солнечный зайчик проснётся, и всякий ответит вам тоже добром, потому что почувствует в себе солнышко и жизнь. И если тебе вдруг покажется, что человек — злой или делает плохо, ты сразу же не сердись на него, не обвиняй его. Это значит просто, что солнечный зайчик уж очень крепко заснул. Ты постарайся разбудить его и увидишь, как всё будет хорошо!
— А как же нам быть?.. — начал было Ивушкин, но сестра Летница остановила его.
— Ты, Ивушкин, очень виноват. — И она печально покачала головой. — Ты не сумел увидеть солнечного зайчика в самых дорогих людях — в папе и маме. Ты подумал о них дурно. Ты даже решил от них убежать.
Ивушкин вдруг, пожалуй в первый раз, подумал, что же он натворил! Ведь он даже ни о чём и не спросил ни маму, ни папу. Просто услышал разговор. И сбежал, и Лушу увёл со двора. Ему стало как-то трудно дышать, и горячо лицу, и особенно ушам. Словом, ему стало стыдно. Он ощутил в глазах какое-то неудобство, и лицо его стало краснеть. Не знаю, может, он бы и заплакал, но сестра Летница встала со скамейки, подошла к нему и положила ему на голову свою мягкую, прохладную руку.
Жар в лице и в ушах моментально остыл, глаза перестало щипать. Что-то тёплое шевельнулось в нём, радостно запрыгало.
Что это было? Солнечный зайчик?
Ему сразу же поверилось, что теперь-то уж всё будет хорошо и что вообще с ним в жизни ничего плохого случиться не может.
Сестра Летница подошла к Луше, потрепала её серую лохматую гриву.
И Луша сразу тоже успокоилась и подумала: «Ну, ладно — Ивушкин. Но как же я, старая лошадь, могла подумать, что меня выкинут, как негодную ржавую борону?»
И Луше тоже показалось, что всё обязательно хорошо кончится. Только она немного тревожилась, как же им поскорее вернуться назад в своё село Высоково, которое находится уж решительно неизвестно где.
— А если, — сказал Ивушкин, — а если всё-таки они не захотят брать Лушу с собой?
— Ты забыл про
