охотников, сзывающих друг друга? Или… сигнал преследования? Расстояние было огромным, звук еле долетал до его слуха, заглушенный лесом и темнотой. Это мог быть кто угодно, занимающийся своими делами где-то в тех землях. Но для Алексея этот звук был зловещим напоминанием, что мир, откуда он бежал, был жив и опасен. И те, кто искал его, все еще могли находиться в пределах нескольких десятков или сотен километров от его текущего положения, методично прочесывая территорию, или же просто подавая сигналы между группами.
Тревога снова сжала внутренности. Он сидел тихо, напряженно прислушиваясь, пока звук не растаял окончательно. Независимо от того, была ли это именно его погоня, это был сигнал: мир там, за пределами его дикого убежища, полон людей, способных его искать, способных представлять для него угрозу.
В углу, словно из глубины ночи, виднелись кости. Немой, безразличный свидетель. Они видели многое. Возможно, видели и других людей в этом зимовье. Знали ли они об этих костях? Преследователи? Ища его, заметят ли они старые останки? Или для них это лишь часть дикой природы, как поваленное дерево или коряга?
Мысли о погоне, о костях, о своем знании, о прошлой жизни переплетались в запутанный клубок. Он чувствовал себя крошечным, затерянным в огромном, враждебном мире, где каждая минута — борьба. Но в этой слабости и усталости рождалась и странная, упрямая сила. Сила выживания. Сила отказа сдаваться. Он не мог изменить прошлого — не мог не получить свое знание, не мог не оказаться в этом теле, не мог изменить историю своего рода. Он не мог в одночасье предотвратить грядущую катастрофу. Но он мог одно — бороться за свой собственный, чертовски тяжелый, путь. Путь к тому моменту, когда его знание и его способности смогут что-то изменить.
Эта мысль, эта почти религиозная упертость, давала ему якорь в этом шторме страха и усталости. Он выживет. Неважно, сколько ему придется пройти, сколько перетерпеть, сколько встретить опасностей. Он доберется туда, куда должен. И тогда… тогда посмотрим.
Огонь в очаге потрескивал. Одежда у огня слегка отсырела, но постепенно начинала подсыхать, издавая запах влажной шерсти и ткани. Ночь все еще стояла за стенами. Но он уже не был так беспомощен. У него был огонь. Было примитивное укрытие. Было немного еды. И была его воля — упрямая, закаленная этим миром и памятью другого. И этого, возможно, было достаточно, чтобы пережить еще одну ночь. И начать новый день. Каким бы ужасным он ни был. Он медленно провел рукой по клинку, лежащему рядом. Холодная сталь — молчаливый спутник его одинокого пути.
Ночь внутри зимовья казалась менее бескрайней, чем под открытым небом, но от этого не менее тяжелой. Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая на бревенчатые стены танцующие тени, делая тьму по углам еще более глубокой и зловещей. Алексей сидел, спиной к стене, завернувшись в единственную сухую вещь — старый шарф, который служил подушкой для головы. Одежда, развешанная на самодельных жердях у очага, постепенно отдавала влагу, распространяя пар и запах сырого леса, перемешанный с въевшимся в ткань дымом. Она еще не была полностью сухой, но уже не липла к телу пронизывающим холодом.
Дрожь ушла, сменившись приятным, глубоким теплом от близкого огня. Усталость навалилась всем своим весом. Он прикрыл глаза, слушая шум леса снаружи. Ветер шелестел в кронах деревьев. Иногда доносился далекий, приглушенный вой зверя — возможно, волка или другого ночного обитателя. Но, кроме этих естественных звуков, всё остальное казалось погруженным в гнетущую тишину. Ту тишину, которая не приносила успокоения, а, наоборот, заставляла нервы натягиваться струной. Была ли это естественная тишина ночного леса, или тишина выжидания, тишина скрытого присутствия? Он не мог быть уверен. И эта неопределенность истощала сильнее, чем долгий путь и холод.
Он снова подумал о преследователях. Каковы их действия сейчас? Отступили ли они, поняв, что потеряли след в такой глуши? Или они разделились, продолжая прочесывать лес, используя свои навыки и, возможно, информацию, которую он не учел? Ведь кто знает, какие еще тайны скрывает этот, казалось бы, обычный для него мир, на самом деле населенный куда более древними и загадочными сущностями, чем он знал даже из «канона». Не всё там было объяснено до конца. Например, происхождение Аккерманов… и, вероятно, возможности их противников из королевской семьи.
Лежавшие в углу кости молчаливо взирали на него из темноты. Немой упрек или суровое напоминание. Его дед Игнат однажды сказал: «Мы, Аккерманы, живем долго, если нас не убивают. Но умираем, чаще всего, в одиночестве. Словно Проклятие, даже будучи снятым Первым Королем, не отпускает нас до конца. Слишком сильная наша связь с чем-то, что обычным людям неведомо. Словно душа наша не совсем принадлежит этому миру, внучек».
Алексей тогда не понял всей глубины этих слов, списав их на старческую меланхолию или свойственные его роду «странности», о которых говорили в Остроге. Теперь, глядя на эти кости в глуши, наедине с собственным, чудовищным знанием, он начинал ощущать это на уровне каком-то… глубинном. Словно он действительно был здесь временно, не совсем вписан в полотно этой реальности, наблюдатель, носитель памяти о другом, более шумном, технологичном, безумном мире, в то время как сам мир за Стенами оставался погруженным в свой собственный кошмар невежества и ожидания.
Привычно для последних дней, он достал из мешка кресало. Огонь начал угасать. Подбросил несколько поленьев. Пламя лизнуло сухую древесину, снова разгорелось, отгоняя самые плотные тени. Помещение наполнилось легким треском и шипением смолы, вытекающей из горящего дерева. Он мог бы спалить всю оставшуюся древесину разом и отоспаться в тепле. Но инстинкт выживания подсказывал: экономь. Ночи долгие и холодные. А утром придется идти дальше, и сухое топливо может оказаться жизненно необходимым.
Ему необходимо было составить план. Острог остался позади, путь обратно — равнозначен самоубийству. Преследователи, вероятно, где-то рядом или могут настигнуть. Еды почти нет. Холод усиливается с каждым днем. Ноябрь на подходе. Зима в этих северных землях жестокая и беспощадная. Укрыться на всю зиму в этом зимовье? Нереально. Еды нет, и её тут не добудешь в нужных количествах. Лесники не появятся до весны, если вообще появятся. Оставаться — означало медленно умереть, как тот, кто уже лежал в углу.
Значит, двигаться. Куда? Строго на север, в еще большие дебри? Это может спасти от погони, но верная гибель от голода и холода в глуши. На юг, ближе к стене, к другим городам и поселениям? Это рискованно из-за возможности встретить тех, кто его ищет,
