Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
ярким, нежели первое, и, пожалуй, ясно почему: театры готовились к встрече 60-летия образования СССР и, так сказать, набирали силы к концу 1982 года, хотя и в эпилоге сезона появились спектакли, заслуживающие внимания, – две премьеры пьесы Александра Мишарина «Равняется четырем Франциям», «Порог» Алексея Дударева в Театре им. Станиславского, дебюты Владимира Арро в ЦАТСА и Театре им. Маяковского.
Основу исканий тогдашнего театра составлял репертуар, а сам период мог бы быть назван «гуттенберговским». Книга и впрямь стала центром нашего внимания, заняла одно из первых мест в нашем быту и в прямом, и в переносном смысле.
Вот анекдот, но достоверный. Цитирую февральский номер очень мною уважаемого еженедельника «Футбол-хоккей» за 1981 год, где сообщалось, что футболисту «Кайрата» Михаилу Булгакову за драку в числе «мер воспитательного воздействия» руководством команды была применена и такая: «Вычеркнуть из списков на подписку сочинений русских классиков». Будущему историку культуры факт этот может оказаться важнее многих иных для понимания времени. Если Булгаков – футболист горше наказания не знает, чем лишение подписки (не однотомников, нет), и не на одно собрание, а на «классиков», что мудреного, если однотомник Михаила Булгакова – писателя днем с огнем не достать?[25] (А в 1965 году я купил два экземпляра сборника его пьес в метро). Анекдот, конечно, скверный, но показательный.
А вот уже и не анекдот. В книжном магазине на проспекте Калинина[26] в начале 80-х годов висело объявление: государственная цена на серию «Библиотека всемирной литературы» – 3500 рублей. Это значит, что находились люди, согласные за эту цену купить 200 томов (причем у книголюбов наверняка окажутся «лишние» книги, уже имеющиеся в библиотеке), а ведь среди этих 200 книг нет ни одной современной, самое позднее – послевоенные! Вот как вошла в нашу жизнь Книга, а с нею вместе и Классика (поразительно и то, что были и не желающие продавать свои книги за такую цену, поднявшуюся за 15 лет в 10 раз!). Правда, к середине 80-х годов цена упала примерно на тысячу рублей, но разница с первоначальной оставалась ощутимой.
Мудреного нет, что этот фактор духовной жизни нашего общества (и его экономики тоже!) сказывался и на репертуаре московских театров. В сезоне 1981–1982 годов преобладала по-прежнему классика. «Много шума из ничего» Шекспира в ТЮЗе, «Тартюф», «Счастливые нищие» Гоцци в театре им. Станиславского, «Ревизор» в Малом, «Бешеные деньги» в Театре сатиры и Новом драматическом театре, «Волки и овцы» на Бронной, «Василиса Мелентьева» у ермоловцев, «Иван-царевич» в Театре им. Маяковского, «Записки мечтателя» по повести Достоевского там же и «Белые ночи» у ермоловцев, «Живой труп» в Театре им. Моссовета, «Вишневый сад» в Малом, «Три сестры» в двух театрах, «Чехонте в Эрмитаже» в Театре миниатюр, «Фома Гордеев» в Малом и «Старик» в ЦАТСА, «Пчелка» Анатоля Франса в Моссовете.
Наше повествование не обращается к музыкальному театру, но все же как удержаться, чтобы не упомянуть «Ростовское действо» в Камерном музыкальном театре. Театр продвинулся на 100 лет вглубь веков дальше Фонвизина. Разных драматургов ставили у нас – камер-юнкеров и поручиков, графов и вятских губернаторов, но митрополитов, даже еще причисленных к лику святых, тогда не было.
Это тоже веяние эпохи и, веяние отрадное – способность театра к широте и глубине охвата всего ценного из прошлого, способность зрителя – это прошлое принять.
Автор «Ростовского действа» Даниил Туптало[27] – один из самых ярких людей нашего отечества конца ХVII – начала – ХVIII века. Потомки называли его «звездой российской», «от Киева воссиявшей и в Ростов достигшей». Он родился недалеко от Киева и образование получил в Киево-Могилянской коллегии, знал греческий и латинский, а позднее и польский языки, жил на Украине, в Литве, на территории теперешней Белоруссии. 30-ти с лишним лет он начал труд, на который ушло более двух десятилетий жизни, труд историка, литератора, философа, – труд, о котором еще в прошлом веке выдающийся историк Сергей Соловьёв писал как об «имеющем до сих пор такое важное воспитательное значение для русских людей».
Когда в 1701 году Петр I хотел назначить в Тобольск митрополитом «инока доброго и ученого» для просвещения Китая и Сибири, выбор пал на Даниила Туптало. Однако царь отменил это назначение как по болезни Туптало, так и потому, что в Сибири ему было бы невозможно закончить столь важный для него труд.
Он был поставлен митрополитом в Ростов Великий и вошел в историю русской литературы под именем Димитрия Ростовского. В Ростове его деятельность приобрела общерусское значение. Здесь он открыл училище для детей, где и была впервые поставлена силами учеников его пьеса «Комедия на Рождество». Ее играли во многих городах России, но для нас, пожалуй, важнее всего то, что ставилась она и ярославскими актерами, что в ней играл великий сподвижник Федора Волкова Иван Афанасьевич Дмитриевский – крупнейший русский актер ХVIII века. Так устанавливается преемственная связь между «школьным» театром и первым русским профессиональным театром, составившим основу знаменитого Александрийского театра.
Димитрий Ростовский был книгочей, библиофил, носил очки, что тогда не очень было принято в духовной среде, писал стихи, в своих проповедях смело обличал «окаянное время» и «богатых немилосердных». Он был нестяжателем, и после смерти его ничего не осталось «на помин души», кроме книг и черновых бумаг, которые он завещал положить вместе с ним в гроб. С появлением русского профессионального театра и драматургии пьесы Димитрия Ростовского исчезли из репертуара, хотя народные театры обращались к его наследию вплоть до начала XX века. В 1972 году две пьесы Дмитрия Ростовского были напечатаны в замечательном пятитомном издании «Ранняя русская драматургия», подготовленном коллективом московских ученых, и вот одна из них спустя десятилетие вновь появилась на подмостках[28].
Именно подмостки – традиционные выражения «свет рампы» или «сцена» здесь неуместны. Камерный театр и его художественный руководитель поставили спектакль как народное действо, верно почувствовав особую игровую стихию, связанную с традициями народных игрищ, приуроченных к тем или иным празднествам. Вот почему зритель не удивляется, если во время спектакля участники действа подставят ему шапку, ожидая вознаграждения, как и подобало актерам народного театра. Вот почему нет и сцены в привычном понимании этого слова – есть помост, проходящий через весь зал, и вдоль этого помоста несколькими рядами и размещаются зрители. Решение спектакля оправдано глубоко народной основой пьесы, восходящей к традициям украинского вертепа. Современные исследователи драматургии Димитрия Ростовского как раз особое внимание обращают на те сцены пьесы, где действуют пастухи, с их живым диалогом, где видна склонность Димитрия Ростовского «к мягкой усмешке», по выражению знатока древнерусской литературы А. Панченко.
Разумеется, не
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
