привычке «больными»), заполняем на них первый, заглавный листок истории болезни, особо тяжелых лечить будем у нас. Какое-то совсем необычное отношение у меня к каждому раненому, хочется как-то особенно бережно ему помочь».
Но тучи войны сгущаются. Тревоги, налеты, в городе сокращается продуктовый паек. Ирина держит руку на пульсе сражений на фронте, успевает заскакивать домой, навещать родных. И снова дежурства, перевязки, короткий отдых в общежитии. «Поспать удалось совсем-совсем мало» – записывает в дневнике.
В ноябре нормы продажи хлеба населению (служащим, детям, иждивенцам) снижены до 125 г в сутки. Кроме того, в хлеб вводятся добавки – например, целлюлоза (до 20–25%). Налеты повторяются все чаще. Гудят моторы самолетов в небе. По тревоге служащим госпиталя полагалось бежать в подвал в бомбоубежище. Не всегда медсестры выполняют это требование, они привыкают к будням. И вот – налет, после которого девушки увидели в своей комнате зияющие окна и разбитые стекла.
Зато в минуты затишья, когда и с работой полегче, она выходила во двор и… «С каким огромным удовольствием дышишь этим свежим прохладно-влажным воздухом». От ее взгляда, взгляда художника, владеющего в равной степени пером и карандашом, не ускользает мир вокруг, она замечает изменения в природе, признаки осени.
Наступает самая тяжелая зима 1941 года. Декабрь. Холод, голод. Напрягаются последние жизненные силы. Ирина экономит еду как только можно, чтобы передать своим – отцу, матери и сестре. Как больно было смотреть на радость, с которой приносила Люсета в дом эти крохотные порции каши, суп-болтушку, хлеб, сэкономленный из выдаваемых в госпитале 300 г. Хлеб Ирина почти не ела, да и остальное пыталась максимально экономить.
«Помню, – записывает она, – эти стеклянные баночки с болтушкой (в одну баночку помещалось несколько порций), исподтишка передаваемые голодным родственникам через дырку в заборе. К этой дырке по снегу была протоптана дорожка, а на снегу – заледенели брызги пролитого супа или болтушки при неловкой их передаче. А с каким горем, со слезами сообщила мне Люсенька, что дорогой домой от сильного мороза банка лопнула… часть супа пролилась, примерно половина его сохранилась в одном, заледенелом куске …Эти морозы были ужасны!…»
«Отец ничего не ест. Он просит хоть кусочек белой булки и кусочек сахара. Где их взять? От коржиков из сладковатой смеси муки с дурандой, черно-земляного цвета, которые выдавались лишь на детские карточки, он отворачивает голову. А нам с Люсетой они казались роскошью».
Хлеб действительно хрустел на зубах от разных примесей, папа не брал его в рот. Со слезами умоляла она папу проглотить несколько ложек манной кашки (мамуля сберегла на страшный случай горсточку крупы) и выпить полстакана крепкого чая с принесенным опять-таки ею черным сухарем и солью.
Каждый день Ира болела душой и за работу, пеклась о раненых, решала массу текущих вопросов – и думала о своих родных, которые там, в родном доме на улице Чехова, в холоде, сопротивлялись как могли. Вновь и вновь ей удавалось навестить их. Например, 1 декабря. «Дома наши получили на карточки сахар, мясо, да я им принесла часть моего пайка сахара – так что получился целый праздник. Посидели, на столе самовар, попили чаю, они пообедали, поговорили».
Кусок блокадного сахара
Мужчины в блокаду Ленинграда нередко сдавали первыми. Отец семейства Владимир Морозов еще летом 41-го остался без работы. Замкнулась блокада. Осенью, в холод, мужчина таял на глазах. С какой теплотой Ирина Морозова пишет в дневнике, что в один из ее приходов домой «папа заявил, что я молодец».
Из ее дневника. 10 декабря 1941 года. «Папа не может есть черного хлеба (действительно там добрая половина дуранды), а белого не достать ценой жизни. Соседи уступили две детские карточки в обмен на одну из наших. Но и по ним покупают пряники из той же дуранды». 12 декабря отца не стало. Весть об этом Ирине в госпиталь принесла Люсетта.
…Война, страдания, но люди сохраняли человеческое достоинство, чувство сострадания. Однажды вечером за ужином в столовой госпиталя Дуся Ефремова, сидя рядом с Ириной Морозовой за столом, угостила ее кусочком сахара (у нее офицерский паек). «Она и не подозревала, ЧТО это значило для меня. И вот, делая вид, что я пью чай с сахаром, я незаметно его отложила. Следующим утром Люсенька его унесла с очередной порцией хлеба, сухарей и отложенной кашей – домой. Никто не в силах представить, что я пережила, слушая маму о том, как перед смертью отец все-таки получил стакан горячего чая с сахаром. Это был тот самый кусочек сахара».
12 декабря. Эльза с Люсей пошли в столовую, где пообедали, а второе Люсета забрала домой (и элино тоже) уж такая Эльза душевная девушка.
16 декабря. Похороны отца. Горе так было велико, что казалось весь воздух был им пропитан. «Каждый из нас чувствовал всю тяжесть, груз того горя и слезы, душившие горло с силой, останавливались».
1942. Январь. Ирина болеет – Эльза была так добра, что «собирала весь мой паек: 300 г хлеба в день, две порции супа и второго – и отсылала эти болтушки и черные макароны или кашу домой, Лю-сетке и маме. Далее – Люсёнка по-прежнему приходила через день, забирая то немногое из еды, что я успевала скопить ей. Посылая кашу и черные макароны, я ей говорила: «Смотри, чтобы мама холодным не кушала это, непременно согрей». На что она изумленно подняла глаза и с чувством горькой истины ответила: «Да ей не утерпеть, пока это греется».
Медсестре приходилось рассчитывать, чем принесешь больше пользы родным: тем, что сходишь домой и там что-нибудь сделаешь – но в этом случае наверняка проголодаешься. Или тем, что посидишь в общежитии без обеда и ужина, сэкономив их для домашних?
Ее гложет постоянное чувство голода, о котором стыдно говорить, т. к. каждый неодобрительно смотрит на тебя, зная, что ты помогаешь домашним. В каждом взгляде читаешь укор.
Май. У Агриппины Ивановны признали дистрофию 2-й степени. Депутат наложил свою резолюцию, и она получила возможность в течение двадцати дней питаться в столовой. Эти дни казались ей райскими. Еще бы, меню столовой состояло из: утром – каша, стакан сладкого чая, бутерброд с маслом. Днем – суп, каша, стакан кислого киселя или компота. Вечером – каша, стакан сладкого чая, кусочек белой булки. Особо приятным сюрпризом встретила мама в первый день этого режима пришедшую домой Люсету: принесла ей свою порцию – кусочек белой булки, намазанной маслом. До слез больно даже смотреть на это: ведь еще из
