целыми днями и ночами, но он в ЖСК на районе, может всегда подмениться и прийти. Василий – вахтовик, на два месяца в пересменке. Остальные – пенсионеры.
– Ничего себе вы владеете обстановкой, – удивился следователь.
– Овладеешь тут, пока всех расселишь, – ответил Михаил.
Быстро и неинформативно прошли по остальным жильцам. В комнате Сухроба их снова напоили чаем. Миша любил заходить к ним. С комнатой им не очень повезло – пенал с единственным окном, выходящим в стену. Но Сухроб и Зухра заметно любили друг друга, на их крошечных квадратах было ощущение сдержанного счастья. Стены оклеены желтыми обоями, желтые шторы. Михаил думал, что это попытка ребят добавить солнца в хмурую новую родину. Бордовый пушистый ковер. Михаил и Скрынников, не сговариваясь, сняли обувь перед тем, как ступить на него. Естественно, никакой новой информации Сухроб не рассказал, а Зухра вчера испугалась и вообще не выходила из комнаты. Зухра была глубоко беременной. Допивая чай из пиалы, Михаил понадеялся, что они переедут в новую однушку быстрее, чем она родит.
Дальше зашли к Варе, в бело-черный ремонт с потрепанной икеевской обстановкой, оставшейся от прошлых хозяев. Варя не особо усердно училась. На столе лежали лишь несколько учебников и тетрадей с конспектами, зато много места занимали косметика и зеркало. В комнате были две открытые вешалки с одеждой.
Вахтовик Василий встретил их и поговорил, не вставая с дивана, только выключил звук телевизора. Он работал на добыче нефти, и ни жены, ни детей у него не было, так что два месяца отпуска он лежал на диване, вставая только поесть и в туалет. Он жил в просторной и довольно чистой, но все же заметно холостяцкой комнате, которую купил всего десять лет назад, поэтому история с усилением балок была ему неизвестна. Реакцию старожилов он не рассмотрел.
– Они у нас все чокнутые, чего на них смотреть-то.
Василий единственный из всех переезжал в центр. Оказалось, он скопил приличные деньги, потому что тратить их не умел, а с годами еще и обленился. Он покупал приличную двушку на Гончарной. Они с Михаилом ходили вдвоем смотреть ее. Двушка выглядела такой же типичной холостяцкой берлогой. И хотя Василий, пройдясь по квартире, сказал, что «забабахает» здесь крутой ремонт, Михаил был уверен, что тот въедет в нее прямо на своем диване и будет так же лежать в майке у телевизора.
Однажды на кухне он застал обрывок разговора Анны-логопеда и Валентины Афанасьевны. Старушка спрашивала, почему Анна не познакомится поближе с Василием, мужчина-то положительный. Будь сама Валентина Афанасьевна помоложе, она бы попробовала. В ответ Анна лишь закатила глаза. Михаил разделял ее мнение.
Когда они закончили с Василием, наступил вечер.
– Так. Сегодня надо обязательно добраться до Романа Петровича. Может, позвоним?
– Давайте зайдем к нему в комнату. Он выпил утром. Наверное, спит, – сказал Михаил.
– У вас есть ключи? – спросил Скрынников.
– Да, ключи от всех комнат на случай, если кого-то нет, а комнату надо показать, – ответил Михаил. – Только для этого. Но у нас, думаю, форс-мажор.
Он не с первой попытки угадал с ключом и, еще раз постучав и не получив ответа, заглянул в комнату. В вечернем свете на диване угадывалась спящая фигура. Михаил включил свет, и фигура зашевелилась.
– Роман Петрович, извините, мы пришли с вами поговорить, – сказал Михаил.
Глава десятая,
в которой следователь беседует с Алкоголиком Первым, а читатель проводит вечер с Михаилом и его семьей.
В комнате пахло спиртом. Роман Петрович шустро очнулся, засуетился, убрал табурет с пустой бутылкой и остатками закуски, потом схватил со стола расческу с редкими зубьями и торопливо причесал три сальных пера на просвечивающем черепе, пригладил руками футболку и треники – марафет был наведен. И последним штрихом – алкоголик подвинул два мягких стула от стены, приглашая гостей присесть.
Заметно утомленный Скрынников начал с дежурных вопросов о семейном положении, образовании. У Романа Петровича было только девять классов. Учился в техникуме на оператора станков с ЧПУ, да не закончил. Бывшая жена, две взрослые дочки и внуки живут в Москве.
– А че бухаете? – спросил Игорь.
– Как-то нормально мне вроде, – ответил Роман Петрович.
– Ясно, – вздохнул Скрынников. – Работаете?
– Шабашим иногда на разгрузке, в ЖЭКе ребята просят выходить. Лампочку поменять в парадной или вентиль прикрутить. Когда не успевают на вызовы. А нам сотка-другая.
– «Нам» – это кому? – уточнил Скрынников.
– Мне и Ваньке.
– Ивану Вадимовичу, – подсказал Михаил следователю.
– Вы друзья? – спросил Скрынников. До этого он рассматривал комнату, но сейчас уставился на хозяина так, что даже у Миши поднялись волосы на затылке.
Роман Петрович заметно смешался.
– Ну как… да… вроде…
– Собутыльники? – подсказал Скрынников. – Эксперты исследовали тело, которое вчера было обнаружено. Это женщина около сорока пяти лет на момент смерти, рост сто шестьдесят пять. Темные волосы до плеч.
Роман Петрович захлопал глазами – признак раздумья.
– Кто его знает, – выдал он, – это же коммуналка, людей всегда много жило.
– Год смерти – двухтысячный. Вспоминайте. Вы с кем-то тогда встречались? Может быть, Иван Вадимович? – напирал Скрынников.
– Чего мы-то сразу? – захлопал глазами Роман Петрович. – Труп у Наташки нашли! Ее и проверяйте!
Хоть он и напирал голосом, но заметно испугался.
– Проверим. Только вот Валентина Афанасьевна утверждает, что у вашего друга Ивана была похожая женщина. И что они иногда встречались на кухне. Красивая. Припоминаете?
– Любка, что ли? – спросил Роман Петрович и тут же осекся, опустил глаза и начал поправлять три пера на голове.
– Так, интересно, что за Любка. Расскажите, пожалуйста, подробнее, – агрессивно наклоняясь к несчастному алкоголику, потребовал следователь.
Роман Петрович сглотнул. Мише стало его жалко.
– Ну, была у Ваньки Люба.
– И что с Любой стало? – спросил Скрынников.
– Разбежались, ясное дело.
– Когда они встречались?
– Разве я вспомню. Может, раньше, может, позже.
– Может, и в двухтысячном?
– И так может быть, – согласился алкоголик.
– Кто она была такая? – спросил Скрынников.
– Мы баб-то не обсуждаем, – ответил Роман Петрович. – Не сплетники. Много других было, что ж их всех запоминать?
– Эту вы запомнили, – возразил Скрынников.
– Интересная она была. Ванька тогда еще работал, думал жениться.
– Что ж не женился?
– Не по Сеньке шапка. Он забухал, когда она ушла. А потом начали на пару спиваться. Были бабы, ясное дело, но такой больше не видели.
Роман Петрович помолчал, разглядывая свою коленку.
– Помните историю с усилением балок в ванной и комнате Нателлы Валерьевны? – спросил Скрынников.
– Помню, – закивал алкоголик.
– Вы видели, как клали пол?
– Нет, зачем? Это же у Наташки.
– Пока что рисуется картина не в пользу вашего друга, – сказал Скрынников. – Или не в вашу. Может, Иван поссорился со своей Любовью, а вы помогли ему?
Роман Петрович открывал и закрывал рот от негодования.
– Вы что… Я тут при чем? Да и Ванька… Он не такой. И вообще – зачем убивать, любил он ее, говорю же.
– Ну хорошо, допустим, – согласился Скрынников. Он достал и протянул Роману Петровичу фото ножа.
– Такой нож в квартире видели?
– Не помню, – ответил тот, возвращая фото.
Дальше Скрынников попросил паспорт, переписал данные, сказал никуда не уезжать и ни с кем их разговор не обсуждать.
– А что… это… записывать не будем? – спросил Роман Петрович.
– Завтра, – коротко ответил следователь.
В коридоре он попросил напомнить, какая из дверей ведет в комнату Ивана Вадимовича. Дверь была заперта.
– Откроете? – спросил следователь.
Михаил подобрал ключ. Комната оказалась пуста.
Они оделись и вышли на лестницу. Скрынников набрал номер Ивана Вадимовича, но тот не брал трубку.
На улице следователь сбросил звонок.
– Думаете, это Иван Вадимович? – спросил Михаил.
Скрынников остановился у своей машины, положил на нее папку, потом достал из кармана тонкую шапку и надел ее.
– Мало ли что натворили ваши старики-разбойники. Но что-то знают, молчат. Посмотрим.
– Не надо у них взять подписку о невыезде?
– Да куда они денутся, – махнул рукой следователь.
– Вы нашли что-нибудь еще на теле? – спросил Михаил.
– Ничего, что указывало бы на преступника. В старых делах почти единственный выход – чистосердечное признание. Улик уже не найти, свидетели умерли.
– Зачем им признаваться, если все равно не докажут? – спросил Михаил.
– Не зачем, а почему, –
