когда придёт черёд менять настройки характеров и памяти.
Потом Пашка сосредоточился на параметрах. Они оказались не особенно понятными.
— Чёт я не догоняю, — пробормотал наконец младший Соколов, клацая взаимоотношения с женой в инфо Дениса Марципанникова по второму кругу. — А чего она его боялась? Тут вот и любовь, и забота, и обеспокоенность судьбой — всё за восемьдесят процентов к ней.
— Не гони, отец нас любит! Ты чё ваще себе надумал⁈ — возмутился Слава и переступил с ноги на ногу. — Просто он, ну… строгий. Бескомпромиссный.
Пашка нахмурился и перевёл камеру на спящую Марципанникову.
— А тут ты чёт уже крутил, кроме страха перед? — уточнил Пашка.
– Вина у неё вот скаканула, после разрыва этого дебильного, а гнев, наоборот, упал, хотя был высокий. Но сам упал.
— Ну у неё как бы всё почти прилично, — пробормотал Пашка, — и любовь, и обеспокоенность судьбой, и дружеские чувства.
— Если ты готов расщедрится, давай доверие поднимем и тревогу перед снесём, только не в ноль, а то она берега путать начинает, а там процентов до сорока. Ну и раздражение удали вообще, оно щас упало, но скачет постоянно само, всё равно наберётся.
– Косые какие-то показатели, ты точно не шарился тут с правками? Неправдоподобные.
— Всё оно правдоподобное, — огрызнулся Слава. — Отца надо знать.
— И чё он такое делает?
— Воспитывает. — Слава помолчал и добавил: — Как в армии. Закаляет характер.
— Охеренно он тебе назакалял! — не сдержался Соколов-младший. — Опускать слабых — это закалка характера⁈
— Вообще да, — хмыкнул Марципан и повторил: — Как в армии. Чтобы боялись и уважали.
— Чтобы жена на девяносто процентов боялась⁈
— Базар фильтруй, — напомнил Слава. — Если у тебя батёк-рохля, то могу только посочувствовать.
Пашка прикусил язык. Он тоже боялся своего отца, хотя никакого уважения притом к нему отродясь не испытывал. Судя по всему, про своё расследование внутри отцовой памяти касательно Андрея Соколова Марципан забыл из-за адаптации. И усердствовать, чтобы он предком пропавшим интересовался, точно не стоило.
— Чё кому менять говори. Сделаю и будем квиты, — объявил Пашка.
— Сначала про уход из дома и память. Она ещё в понедельник утром решила, смотри воспоминание в семь сорок утра. Потом думала сутки и вычудила…
В семь сорок утра правильноармейский батёк Марципана поднял крик из-за пригоревшего тоста (тосты, блин, на завтрак!) и расколошматил тарелку о стол. Пашка решил это не комментировать. Вообще, хотелось свалить, а не перепрошивать чужих предков, потому что и своих хватило с головой.
Пришлось поизвращаться, чтобы Славка не зырил в экран: переспрашивать даты, отвлекать его всяко, и даже раз оплатить убирание лишнего впечатления. Но в итоге оба предка Марципана про развод забыли.
Негативные штуки мамке Славы они, посовещавшись, свели почти все к двадцати процентам и решили, что так будет терпимо, а если что, то и сам Марципан скоро докачается. У него был уже восемьдесят второй уровень.
— Уверенность в себе у бати проверь, — посоветовал Пашка на прощание. — Очень интересно от неё всё меняется.
— Куда ему больше, — хмыкнул благодарный и очень приободрённый Слава.
— Вот вообще не факт, что она шкалит. Ты проверь.
— Ну-ну. Психолог.
Психологом Пашка особо не был, он по-тихому глянул, отлучившись в сральню, что та самая уверенность у Дениса Марципанникова на одиннадцати процентах, а у Анны Марципанниковой — на восьмидесяти пяти. Но сам ничего трогать не стал. Не его это дело.
Его дело было на Терновском кладбище. Точнее, на кладбище оно только начиналось…
Глава 9
Некромант Соколов
До нужного погоста Пашка доехал уже в сумерках, костеря Марципана на все лады за задержку. Хотел же успеть посветлу, так нет! Опять некромант Соколов шарится в ночи по кладбищам, блин! Даже подумал перенести вылазку на завтра, но потом отмёл этот вариант, отнеся к малодушию.
К счастью, ограды вокруг гигантского массива захоронений не имелось. 2гис смешно писал про кладбище, что оно закрыто до завтра. Но оно было открыто и в опускающихся сумерках казалось совсем незнакомым.
Хотя бояться было нечего, да и вечер выдался тёплым, и по такой хорошей погоде много кто решил своим покойникам внимание уделить, но за день не управился: на аллейках тут и там виднелись люди, и это Пашку порадовало и приободрило.
Номер нужного ряда за минувшие недели младший Соколов, разумеется, забыл напрочь, но всё-таки примерное расположение группы Айвазовских помнил. И их даже отыскал почти без труда, хотя и не так быстро, как хотелось бы. Стремительно темнело, и пришлось подсвечивать фонариком в телефоне.
А вот могила самой Агнии испарилась, хоть ты тресни. Её-то он помнил. И её тут уже не было. Натурально.
Растерянный Пашка, пройдясь по аллее трижды, вдруг сообразил, что в ту вылазку сделал много фоток, чтобы расследование проводить среди Агниеных ещё живых родных. Снимки нашлись в галерее — целой группой, как у какого-то некрофила.
Пашка видел перед собой сфотканные в мае памятники. Дневной и сумеречный вариант, конечно, выглядели сильно по-разному. Но на общих планах в телефоне отличалось не только освещение. Приподняв бровь, Пашка двинул к очень свежему кладбищенскому закутку, отсутствующему на фотографиях, и вчитался в незнакомое надгробие.
Ах, вот в чём дело! Он не узнал последнее пристанище Агнии потому, что там навели порядок! Сорняки в оградке с шестью могилками выпололи, землю засыпали мелкими камешками гравия, а памятник над Агнией то ли перекрасили, то ли вовсе заменили. На нём лежали свежие лилии с пластиковыми колпачками, полными воды, на стеблях.
Но надпись не оставляла сомнений в том, кому принадлежит захоронение.
Похоже, тут постарался Лосев!
Пашка присел на корточки и отгрёб ладонью камешки у основания плиты. Под ними оказалась какая-то тряпка, которой застелили землю. Пришлось даже надорвать её, чтобы как-то подобраться куда нужно. Потом он вытащил карандаш и смятый целлофановый пакетик.
Было темно, и Пашка пристроил телефон на соседнюю могилу светить, а сам копался у нужной, когда чуть не обосрался из-за того, что к свежеокрашенной оградке, не со стороны дорожки, а с той, что уходила вглубь погоста, прислонилась, хрустнув веткой, приземистая фигура, и булькающий старушечий голос проговорил с укором:
— Оставил бы ты мёртвых, пострелёнок.
Пашка охнул, отпрянул, свалившись на задницу, и двинулся затылком о чей-то крест, а поясницей — о борт чужой могилы.
