строить дом, вот этот самый.
Митрофан улыбнулся, посмотрел на избу, продолжил: — Ну вот, за зиму построили. Лес-то рядом, возить не надо. Срубишь сосну — и под дубинушку к месту. Все сладилось. Новоселье справили. Весной стали ловить форель. Много ловили. Сами досыта ели, мужикам деревенским давали и царю посылали. Сами в Питер не ездили, петрозаводский исправник за рыбой нарочного посылал. Ну тот, конечно, парень свой, бывало, что и водочки привезет, так вечером кутили. Хоть и сладко жилось, парень, но тоскливо. Как так, думал я: наш солдат в окопах вшей кормит, умирает за Русь святую, а мы тут как на празднике, кажинный день у нас и свежак, и копченая рыба, и всего в достатке. Не хватало одного — общего языка. Всяк говорил по-своему. Сперва мы чурались друг друга, а через годик свыклись, и зажили одной семьей. Сначала я рапорты воинскому начальству писал, чтоб, значит, меня отсюда убрали, да рапорты остались без ответа.
В гражданскую войну Митрофан воевал за советскую власть. В бою за Благовещенск был ранен, вылечился, вернулся домой, женился и снова стал заниматься рыбной ловлей. Была у него семья: жена, трое сыновей и дочь. Сейчас он живет один. Жена умерла лет пять тому назад, трое сынов погибли в Великую Отечественную войну, дочь Анна утонула в озере, попала в шторм, когда возвращалась с рыбалки, и нашли ее у Насонова: волны выбросили тело на берег. Есть, правда, у старого внучка, живет она сейчас в Деревягино и часто навещает деда.
…Набежал ветерок, и стало немного прохладней. Старик после сытного обеда лежал на сыпучем песке, подставив волосатую грудь лучам теплого солнца. Вода плескалась у его ног.
— Добро стало жить-то? Как думаешь, паря? — спросил Митрофан.
— Может, и добро, кому как, — ответил я.
— Нет, ты, паря говори прямо, без всяких половинок.
— Конечно, — отозвался я, — каждому человеку дано свое, и если это свое он уважает, то и жизнь у него хорошая, а ежели не уважает, то и горе его частенько навещает. А в общем-то жизнь после войны наладилась.
— Вот, вот, наладилась, — он почесал волосатую грудь, чуть приподняв голову от песка: — А кто ее ладил? Мы, старики, ее ладили. А как? Работой ладили, не боялись ни бога, ни черта, ни самого дьявола. Вот как.
Он замолчал, посмотрел на солнце. Оно стояло уже в зените и намеревалось перевалить к западу. В небольшой роще, разросшейся вокруг избы, было единственное спасение от жары, и старик перешел в тень березки, достал из кармана серебряный портсигар, взял сигаретку и прикурил от зажигалки:
— Портсигар этот подарил мне наш летчик в июне сорок второго. Подле Бесова мыса, в малой излучине Андомы-реки, я в ту пору сети осматривал и слышу шум, а потом вижу — кувыркается самолет, и над ним что-то белое висит. Это белое тоже к земле приблизилось — парашют, а под ним — человек. Когда подошел я к нему, он был без сознания, раненный в грудь. Я кое-как остановил кровь, перевязал рану своей нательной рубахой, взвалил его на плечо и шестнадцать километров до больницы нес.
К нему в больницу много раз наведывался. Выжил он, а как стал уезжать, мне вот этот портсигар и подарил. Сказал большое спасибо, расцеловал, а потом мне за него медаль боевую выдали.
Густой дымок от сигареты путался в листьях и рассеивался. Старик закрыл глаза, видно, его одолела дремота, а я взялся за удочки.
Солнце будто от натуги стало алым. Оно скатывалось за широкую зубчатку лесного кряжа. Воздух все еще был теплый и духота одолевала меня. Выудив из озера несколько мелких лещей, я уже собирался выехать на лодке в озерное устье реки, как услышал голос старика. Он подошел ко мне посвежевший после сна:
— Идем-ка, парень, чаевничать да зорьку подтягивать. Может, на вечеринке-то и будет удача.
После чая Митрофан Прокопович сказал:
— Ты, паря, поезжай в самое устье, в бухточку от протоки Ялеги-речки. Становись и лови с богом, сколь тебе надо. Клев будет. А я с блесной поезжу на лодке, может, крупная рыбина позадорится.
В сумерках я вернулся к избе без большой удачи. В моей кошевке было несколько крупных окуней, пять ершей и подъязок. Старика еще не было. Он проезжал с дорожкой подле меня раза четыре, что-то мне кричал, но что я не расслышал. Потом он уплыл к Ялегской протоке. Время шло, ночь вступила в свои полномочия, мошкара улеглась на покой, и высоко в небе на синем челноке выплыла полная луна, прокладывая голубую дорожку на озерной глади. Озеро было в это время тихое, и причин для беспокойства о старике, ровно, не было. Я сварил уху, поел, и, выпив крепкого чая, лег и вскоре заснул.
Лучи солнца поутру заглянули в избу, мелкими зайчиками запрыгали на стене. Я проснулся, — старика не было. Я встревожился: где он? Что с ним? Вышел из дому. Вокруг было тихо, озеро гладкое, чистое, мерно покачивало воды в берегах. Солнышко вышло к орбите и лесные поляны ожили, зашушукались листьями. В густых ветвях над моей головой заговорила малиновка, потом запела московка, и, нежно позванивая в воздухе, кружился канюк, прося пить… пить… пить…
Я сразу выехал на поиски старика. Ведь не мог же он, не сказавшись мне, уехать в Сорочье поле! Но и в Андомскую Гору ехать Митрофану тоже незачем, там он ничего не оставил, ничего не забыл. Так где же он? Смутные предположения, куда мог деться Митрофан Прокопович, лезли мне в голову, и от того стало неспокойно. Я вынул из лодки снасти, вычерпал просочившуюся за ночь воду, и на веслах поехал разыскивать старика. Я знавал места, где он подолгу просиживал с удочками. Обогнув Бесов мыс и две прилегающие к нему бухточки, Митрофана но обнаружил. Но ведь он не иголка, которую трудно сыскать в траве. Искать все равно надо. Сначала обследую все закоулки озера, а уж потом поплыву к Ялегской протоке. На поиски его на озере Онего я потратил больше полдня, и надо ж такому случиться: искал все не там, где было надо. Направившись в Ялегскую протоку, я сразу увидел стариковскую лодку, а потом и самого Митрофана. Он лежал без сознания на дне лодки. Рядом с лодкой, запутавшись в густой тресте, вверх брюшком покачивался заливавшийся водой огромный лосось. Я припал к сердцу старика, послушал и убедился в том, что он еще жив. Он запутался в жилке дорожки. Крепкая леса обвилась вокруг его туловища, прошла под левой мышкой и через
