шею. «Умный рыбак, а как допустил такое?» — я стал освобождать старика от лесы, ножом перерезал ее в нескольких местах. Митрофан пришел в себя, отдышался и тихо проговорил:
— Чуть было из лодки не выпал, но удержался все же. А лосося, паренек, ты себе возьми.
Потом передумал, резонно проговорил:
— Лучше, паря, ты лосося в детдом отдай. Пусть ребятишки едят, да деда вспоминают. — И снова впал в забытье.
Я привязал лесу от лосося к своей лодке, пересел на стариковскую ладью и что было силы стал грести, стремясь быстрее доставить старика к Андомской Горе и сдать там в больницу. Но близок локоть, да не укусишь. Хоть и видна была Андомская Гора, однако до нее еще шесть километров. Я смозолил руки, весь вспотел и стал ослабевать: как никак мне тоже под семьдесят. Через сорок минут я добрался до причала, взвалил старика на плечи, и вскоре был уже в больнице. Осмотрев Митрофана, врач подошел ко мне, тихо сказал:
— Застой крови, видно, леса крепко стянула старика, раз кровоточили те места, где она прошла.
— Выживет? — с волнением спросил я.
— Такие не умирают, — ответил врач. А я крепко пожал ему руку, вышел из больницы и поплыл обратно. Лосось был по-прежнему на месте, вверх брюшком. Я подцепил его багориком за жабры и, надо признаться, с трудом втащил на дно лодки. Он был велик и весил, по всей вероятности, не менее пуда.
В тот же день я отвез лосося в детский дом, а сам уехал в Вытегру. Через неделю я приехал навестить старика. Встретил он меня почтительно, даже расцеловал. Когда я засобирался домой, он из-под подушки вытащил серебряный портсигар и сказал:
— Без худа добра не бывает. Спасибо за все. Я дарю тебе самое дорогое — портсигар летчика, пусть он будет у тебя. Когда станешь закуривать, вспомнишь и меня и летчика.
Я принял этот бесценный сердечный дар, и теперь, когда достаю его из кармана, прикуриваю от зажигалки, вмонтированной в него, всегда вспоминаю доброго, умного старика.
ПЕСНЯ БОЛЬШОГО ОНЕГО
Светлой памяти Григория Ефимовича Самоловова
1
Солнце скатилось за игольчатую зубчатку Оштинского кряжа, а мы с Григорием Ефимовичем все еще сидим на старом валуне подле большого Онего и нам не хочется покидать это место. Воздух чистый, вокруг свежо и просторно. Над нашими головами с хворканьем, легко шумя крыльями, пролетает вальдшнеп, утиный косяк со свистом проносится к большой протоке Кобыльего озера. В маленьком болотце закудрявили журавли. Далеко в синем небе одна за другой вспыхивают звезды. Григорий Ефимович часто поднимает к глазам бинокль и всматривается в даль озера, туда, где впадает Вытегра-река. Что он там видит? Чего ожидает? А озеро спокойное, будто зеркальный поднос, и луна отражается в нем.
— Эх, браток, — вздыхает Ефимович, поворачиваясь ко мне. Глаза у него теплые, карие, светятся, искорки в меня кидают. — За свою-то жизнь я много объездил, и уж по правде сказать хватил хорошего, а еще больше худого, но от воды никогда не бегал, прикипел к ней. Был я на батюшке Амуре, плавал по Лене от истоков до устья, рыбачил на Байкале, и, честно признаюсь ни одна вода так не притягивала меня к себе, как эта, онежская.
— А что ты в воде-то нашел хорошего? — спросил я его.
Григорий Ефимович сразу вспыхнул, загорелся и глаза округлились:
— Тебе трудно понять, — заговорил он, — ты рыбак любитель, пять дней весла сушишь и только на шестой выезжаешь в озеро и рыбачишь на червячка. Тоже наживка… одна потеха.
— Отдых, а не потеха, — возражаю я.
— Может быть, для тебя и так, а для меня… — Он поднимается с валуна, большой, высокий да широкий в плечах, ставит ногу на серый камень, глядит на озеро, а там пусто. Голубеет вода, кое-где означается легкая рябь. Пока Григорий Ефимович обозревает даль озера, я думаю, с чего же мне начать песню про большое Онего? Может быть, с белых берез, что так плотно прижались подле воды на узком перешейке Петровского канала и Онего? Может, сказать о черемухе, так щедро рассыпанной по всему побережью? Черемуха вся в цвету, и кажется, что по берегам только что пробежала первая снежная пороша, покрыла белым пуховичком лиственный лес. Днем, когда налетает ветер, белые пушинки срываются, падают в воду и плывут к береговой отмели.
Может быть, поведать о малых борах с бронзовыми мачтовыми сосенками? Там, на зеленой шубейке земли, не найдешь сучков и валежин, все прибрано, приглажено и по веснам оживает цветной ковер по-новому.
2
Двадцать лет я езжу рыбачить на Онежские луды, на маленькие озера подле Онеги, устаю и тут же отдыхаю, открывая тайники природы. В эту раннюю весну я впервые увидел диковинку наяву — серебряный косяк корюшки.
Григорий Ефимович круто спустился к озерному берегу, сложил ладошки губником и, как Соловей-разбойник, просвистел в них три раза.
Я принял этот посвист за шутку, смотрел на Онего, а оно весело, с азартом играло серебром разменным. «Почему? — думал я, — ведь ветра нет, ничто не шелохнет, не прозвенит». Потом, когда серебряная рябь стала видна простым глазом, я понял, что это идет большой косяк корюшки. Со скоростью пешехода косяк направлялся от устья реки Вытегры к Черным пескам. Когда он миновал Черные пески и вышел к тихому течению реки Мегра, свернул вправо и, поблескивая серебристыми брызгами, направился к Мегринской косе с верблюжьим горбом.
Причалил катер рыбзавода. За его кормой был большегрузный карбас. Он привез рыболовные снасти и семь рыбаков, семь онежских богатырей. Среди них оказался только один старый рыбак, у которого давненько морщины избороздили лицо, да и волосы были, что первый ленок. Заглавный рыбак Терентий вышел из карбаса, широким шагом подошел к Григорию Ефимовичу, без улыбки, но тепло проговорил:
— Спасибо за сигнал, — помолчал и разочарованно дополнил, — но зря вы беспокоились.
— Почему? — спросил Григорий Ефимович.
— Косяк корюшки идет не сюда, а к протоке Кобыльего озера, туда надо двигать.
— Успеем?
Терентий пожал плечами, на затылок сдвинул серую кепчонку, откинув башлык брезентового плаща, и повернулся к рыбакам:
— Как думают ребята?
— Надо ехать в протоку, — ответил старый рыбак Петрович. — Сейчас косяк огибает Новый мыс, скоро подойдет к Кобыльему, пора и нам.
Развернувшись в устье Мегры, катер рыбзавода взял направление к каналу, чтобы по его водам приплавить рыбаков к протоке Кобыльего озера. Мы с Григорием Ефимовичем, боясь отстать от быстроходного катера, решили миновать обводный канал.
3
Редчайшая, опьяняющая красота встретила нас у Кобыльего озера.
