но ты выдержи. Именно на выдержку она и захочет тебя выверить. Мужчина для серьезной женщины ведь двусторонний прибор – для связи с молодостью и с вечностью. Надо выверить сперва. Каждому свое, так что. Своя полнота.
– Мальчики, у вас что тут, мужской интим? – высунулась на балкон Маша. – Конец перекуру, стол накрыт. И вообще, Логинов, ты мне моего потенциального супруга не скуривай. Мне он здоровый желателен.
Игорь еще ждал от Логинова объяснения, что за полноту разглядел тот в балашовском далеке, но Владимир по-военному провернулся на каблуках и вышагнул с балкона.
* * *
В полночь сомкнули бокалы не без труда. Логинов с Балашовым оказались просто пьяны, да и девушки наклюкались будь здоров. Ута то похохатывала без видимой причины, то клевала носом. Может быть, «клюкать» от слова «глюк»?
– Дай нам Бог своё каждому. Хи-хи. Балашов, милый, поймай тер… террористов с твоим «чеченцем». Чтобы они нас с Володей не взорвали. А тебе, Логинов, хи-хи, никаких террористов. Будешь у Юнге работать, на радио. Хорошо? – Ута с надеждой поглядела на Володю.
– Бога нет! – сказал он и запил шампанское водкой. – И чтобы не было войны. Прозит!
– А, с ним всё ясно. Будет жить. Ты мне пожелай самое доброе, подруга, а я тебе, – предложила Маша, – что ты мне можешь в новом тысячелетии пожелать?
Ута задумалась, подперев обеими ладонями голову. Ей ничего не приходило на ум, она поняла, что не знает, что же нужно Маше. Дурацкая это манера русская, говорить тосты. Пили бы себе молча…
– Да, подруга. Я и сама без понятия, что мне пожелать можно. Ре-а-лис-тично. А тебе? Ты знаешь, я бы увидеть хотела тебя лет через пять. Счастливой. С Логиновым. А, может быть, уже будет беби? А?
Ута укоризненно взглянула на Логинова, на Машу, но та у неё начала двоиться. Беби. Пожелала, тоже мне. Да ведь она ещё жить не начала. Работать.
– Спасибо. И тебе тогда того же. Много маленьких Балашовых. Чтобы каждый Новый год классики удваивались. Был один, хи-хи, стало два… А там уже четыре. И чтобы все ловили. Террористов. И еще: езжайте домой. Там классиков наделаете. Будет хоть толк от кого-то здесь. Хи-хи.
Тут Игорь счел возможным напомнить Маше о ее обещании.
Но Маша наотрез отказалась сообщать решение.
– Что ж, поднялись! – сказала она, но ушла не сразу, а до того обошла ещё раз логиновское логово, ощупала игрушки на ёлке.
– А хорошо ведь было, – будто пожаловалась на прощание.
– Хорошо. Если бы не Картье, – вдруг протрезвел Володя. – Ты возьми на прощание Дюймовочку. Или турка. Тебе кто больше по душе?
– Спасибо тебе, Логинов. Я сама Дюймовочка. А турок мне ни к чему. На что мне турок?
– Ну, не хочешь турка – езжай.
В такси Маша посмотрела на Балашова и вдруг рассмеялась:
– Балашов, а как ты догадался, что я тебе откажу?
– Логинов так сказал, – признался Игорь.
– Дурачок ты. Не верь ему. Просто рано еще. Может быть, я долго зрею. А так – я верю в тебя, Балашов. Правду говорю! У меня выхода иного нет, потому как детей я хочу только в счастье, которое без пошлости! Понял теперь, наконец?
– А меня?
– А тебя пока хочу и так…
У Игоря сердце подпрыгнуло так, что, ему показалось, больше уже не вернуться ему на место.
– Когда? – глупо переспросил он, так что таксист не сдержался, хмыкнул.
– Немедленно. И только не говори мне о ЗАГСах, о свадьбах. О любви. Не говори, ладно?
Он молча кивнул.
Отлет Моисея
Ута улетала 6 января, вперёд Логинова. В Германии к концу подходило время рождественских каникул и отпусков, и она торопилась взяться за дело у Роберта Беара, пообщаться с Юнге на предмет трудоустройства Логинова и, главное, срочно выслать тому приглашение. В том, что Володя не передумает вдруг, без неё, она не сомневалась – не такой человек.
В Шереметьево она отправлялась с Машиной квартиры, на машине вместе с Логиновым и с Машей.
Балашов едва не пропустил условленный час – уже давно надо было мчаться в аэропорт, а он все не мог решить, что подарить Уте на память – томик Мандельштама на немецком или бабушкино зеркальце в золоченой оправе. Остановив выбор на зеркальце, он выскочил из дома, поймал частника.
– До Шереметьево. Две сотни. Три? Ну, только очень быстро…
– А торопитесь куда? – поинтересовался водила. – Встречаете?
– Провожаю.
– Навсегда?
– А вы как узнали?
– Лицо у вас… опущенное.
Балашов пригляделся к шофёру. Он показался знакомым.
– Навсегда. Немку провожаю. В Германию.
– Что, не показалось здесь?
Игорь только вздохнул. Водила не стал любопытствовать, но уже в Шереметьево-2 спросил:
– А как ваш герой? В Австралии?
– Какой герой?
– Ну, тот, который нашего времени. Или нового нашли?
Игорь вспомнил. Но отвечать не хотелось, как будто обращались к кому-то другому, чужому. К прежнему, уже пройденному Балашову. Парень усмехнулся:
– Видно, нашли. Иначе бы тоже. Насовсем. Да вы не удивляйтесь, у меня парные часто.
– Да, да, конечно. А проигравшего солдата я нашёл. Может стать героем.
– Нет, не может. Я сам понял. Только стоять на парах здесь долго нельзя. Уж простите, в другой раз договорим. Меры безопасности, так-то.
И уже когда Игорь вылез из машины, шофёр снова приоткрыл дверь и крикнул вдогонку:
– А книга-то как называется? Позабыл.
– Кабул – Берлин! Кабул – Берлин… Только не будет её… – закричал Игорь, но последнего тот уже не услышал и дал газ. Времени думать о совпадении и о законах судьбы не было, самолёт отлетал ровно через два часа.
* * *
В аэропорту Балашов среди провожающих Уту неожиданно обнаружил Миронова. Тот приехал сказать немке последнее прости, привёз коллекционную «Массандру» и редкую водку «Каратека», розданную на юбилей ветеранам «Зенита» по экземпляру в руки. Игоря он потянул за рукав и шепнул на ухо: «Немка нам нужная. Очень нужная. Ненадолго прощаемся. С вашим кино скоро и вы туда к ней, по делам. И не сомневайся. Я Настю на немецкий отправляю. Будем ей порядочного бюргера искать».
Миронов, к удивлению Балашова, уже знал об отъезде Логинова, но, судя по всему, отнёсся к этому не с патриотической, а с обычной своей практической простотой.
Ута волновалась, в Шереметьево царил хаос, очередь угрожающих размеров не двигалась.
«А вы что хотите? Русское Рождество», – лениво объяснил сотрудник авиакомпании и удалился от единственной работающей стойки регистрации.
– Зря торопился, – сказала Балашову Ута и поцеловала ласково в щёку, – блокада у вас ещё не закончилась.
– Блокада не у нас, блокада
