мировоззрение строиться на эмпирических и позитивистских принципах или религиозно-метафизическом фундаменте. В этих спорах важную роль играли либеральные философы и социологи, которые отстаивали свои взгляды на личность, свободу и историю, обращаясь как к позитивизму, так и к неоидеализму.
Если в первой главе излагались учения о природе человека и свободе, сформировавшие различные течения российской либеральной мысли в XIX веке, в этой главе речь пойдет о том, как противостояние между этими двумя концепциями либерализма повлияло на российских мыслителей на рубеже веков. Я покажу, что и позитивизм, и неоидеализм использовались для обоснования как позитивной, так и негативной свободы, притом что не все возникшие в итоге учения оказались действительно либеральными.
В России сторонниками позитивизма считаются некоторые крупнейшие фигуры российского либерализма, в том числе будущий лидер партии кадетов П. Н. Милюков, разделявший позитивистское видение исторических процессов, согласно которому история в целом развивается в сторону прогресса, свободы личности и социальной справедливости. Отрицая метафизическую или религиозную сущность этики, либералы-позитивисты считали, что нравственный поступок представляет собой выбор между несколькими конкурирующими друг с другом концепциями добра, сформировавшимися в результате определенных социальных и исторических изменений. Сторонники неоидеалистического либерализма, напротив, отвергали идею исторической закономерности, утверждая, что она несет угрозу правам человека и концепции свободы. В целом неоидеалисты делали акцент на тех аспектах человеческого бытия, которые находятся вне нашего эмпирического опыта, и были убеждены в том, что индивид представляет собой абсолютную ценность, которая ни при каких обстоятельствах не может быть принесена в жертву ради политической необходимости.
Хотя в этой главе пойдет речь об учениях, относящихся к обоим упомянутым выше философским направлениям, основное внимание в ней будет уделено неоидеалистическому либерализму. Недавние исследования в этой области, среди которых особого внимания заслуживают работы Р. Пула и М. А. Колерова, продемонстрировали глубину философской мысли российских неоидеалистов и осветили их религиозные и теологические взгляды, показав, какое влияние они оказали на российскую философию в целом [Колеров 1993; Колеров 1996; Колеров 2002][134].
Мой анализ опирается на данные этих исследований, однако с их помощью я пытаюсь оценить либеральную составляющую различных неоидеалистических течений, используя в качестве мерила отношение их создателей к конфликтующим между собой либеральным ценностям. Споры российских либералов начала XX века о достоинствах и недостатках позитивизма и неоидеализма и те выводы, к которым они пришли в результате этих дискуссий, как оказалось, проливают свет на фундаментальные проблемы либерализма как такового, его возможности и ограничения.
Прежде чем я перейду к анализу ранних работ ключевых фигур обоих этих философских направлений, необходимо отметить, что спор между российскими позитивистами и неоидеалистами следует рассматривать в контексте общеевропейской переоценки многих фундаментальных позитивистских положений, итогом которой в России стало наступление Серебряного века.
В конце XIX века на Западе с его повальной увлеченностью наукой и прогрессом возник огромный интерес к поиску новых идеологических конструкций и методологических подходов. Мыслители с самыми разными убеждениями атаковали позитивистское восприятие свободы и личности, утверждая, что позитивизм как философская концепция угрожает идее личной свободы.
2.1. Позитивистские и антипозитивистские концепции свободы в Европе на рубеже XIX и XX веков
2.1.1. Позитивизм
В конце XIX века под позитивизмом, у истоков которого стояли О. Конт (1798–1857) и Г. Спенсер (1820–1903), мечтавшие исследовать все явления человеческой жизни научным способом и без участия метафизики, стали понимать применение методов и законов естественных наук во всех гуманитарных сферах, включая историю, культуру и социологию[135]. Сторонники позитивизма, как правило, придерживались концепции редукционизма, считая лишенными смысла все метафизические рассуждения, выходящие за рамки чувственного опыта, отрицали существование трансцендентного и верили в историчность и относительность всех человеческих ценностей. В целом позитивизм проповедовал оптимистическое видение истории, согласно которому все человеческие общества в мире со временем откажутся от традиций и ценностей, противоречащих здравому смыслу.
Хотя сама по себе идея использования эмпирической методологии в гуманитарной сфере не нова, культ научного прогресса и вера в непреложность исторического развития достигли во второй половине XIX века новых вершин[136]. Позитивизм, бывший, по словам историка Г. Хьюза, «самой доминирующей доктриной 1890-х годов», обрел еще большую популярность в связи с опирающимися на законы естествознания новыми открытиями в математике, астрономии, физике и химии и гипотезой о том, что в основе всех этих законов, как во Вселенной Ньютона, лежат единые принципы [Hughes 1959: 37]. Выход в свет труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» (1859) стал доказательством того, что биология также теперь является позитивной наукой, и укрепил веру позитивистов в то, что и к гуманитарным наукам (Geisteswissenschaften) также применимы рациональные и экспериментальные методы познания.
Такой доведенный до крайности позитивистский подход, предполагающий существование непреложных законов развития общества и культуры, представляет собой фундаментальную угрозу идее личной свободы, несовместим с рассматриваемой здесь концепцией либерализма. В частности, учение о неизбежности исторического прогресса, по сути, ставит крест на идее негативной свободы, так как индивид обладает знанием о том, в каком направлении движется человечество. Если ход истории предопределен заранее, такие понятия, как «свобода воли», «моральная ответственность» и «права человека», уже ничего не значат[137]. Некоторые последователи Конта и Спенсера исповедовали фаталистичный подход, согласно которому жизнь человека зависела от окружающей среды и наследственности, в том время как марксизм ставил во главу угла экономические и социальные факторы, обесценивая саморазвитие отдельно взятой личности[138]. Современные историки сходятся в том, что эти теории ущербны с этической точки зрения и не подтверждаются эмпирическими данными. Определяя позитивистский подход к истории как веру в то, «что потребность в рациональных, научных и экспериментальных формах мысли, которые предполагает современная индустриальная экономика, приведет все общества на земле к постепенному отказу от традиционных привязанностей» и что «со временем должно было произойти сближение в либеральных ценностях, “наших ценностях”», С. Хемпшир заключает, что все эти учения оказались ложными: «Теперь мы знаем, что в этом нет ничего “необходимого” и что все такие общие теории обладают прогностической ценностью, близкой к нулю» [Хемпшир 2007:100; Gray 2000: 23][139].
Однако более глубокие и менее радикальные позитивисты, отстаивая эвристическую ценность идеи исторического прогресса, не отрицали при этом важности психологических факторов в жизни человека. Так, Дж. Милль в целом разделял контианскую веру в силу науки и движение человечества к свободе, при этом он никогда не поддерживал идею о том, что во имя прогресса допустимо ущемлять права человека, относящиеся к сфере негативной свободы, и не ставил одну концепцию свободы выше другой [Gray 1996:119][140]. Он отличался от многих других позитивистов тем, что,
