пламя! Характер – сама доброта, но своих в обиду не даст, а уж за любимого человека – в огонь и в воду! По дому обучена делать все, что нужно, а какие блюда умеет готовить, – таких и у Его Святейшества за столом не подают!
– Ты убеждала меня, что лучшей жены мне не найти…
– Так и есть! Лучшей жены тебе не найти! – кивнула Фаустина. – А что, ты, никак, надумал жениться? Пора, мой козленочек, пора! Мужчина без семьи – не мужчина!
– Ты говоришь, как мой отец, – улыбнулся Бенвенуто.
– Да продлит Господь его дни! Твой отец – мудрый человек! Ты созрел для женитьбы, поросеночек! Я бы давно женила тебя на себе, но с твоим бешеным нравом разве можно быть спокойной за свое будущее? Нет, вот погуляю еще пару лет, а потом выйду замуж за какого-нибудь обеспеченного вдовца, глупого и слепого, чтобы не мешал мне жить, как хочется! – фыркнула Фаустина. – А ты, Бенвенуто, гляди, не упусти Анжелику; сто раз тебе повторю: лучшей жены не найдешь!
– А тебе какой интерес, если я женюсь на ней? – спросил Бенвенуто.
– Глупенький ты мой! Как это – какой интерес? Неужто не понимаешь? – Фаустина щелкнула его по носу. – Ну, положим, женишься ты на какой-то другой девице, приведешь ее в дом, – уживусь ли я с ней? Анжелика же моя родня, и когда она придет сюда, я возьму ее под свою опеку. Можешь не беспокоиться, я все устрою так, что пока я здесь живу, я буду главной. А ты, мой миленький, от этого только выиграешь: у тебя будут две женщины вместо одной. Двойная забота, двойная ласка, двойная любовь – вот, что тебе ожидает!.. И если у нас пошел разговор начистоту, скажу тебе всю правду, мой ягненочек, – помимо всего прочего, я рассчитываю получить с матери Анжелики, моей тетки, денежки за сватовство. Ты у нас мужчина видный, знаменитый, со средствами: она должна раскошелиться, получив такого зятя!
– Ну и голова у тебя! Если бы женщины обуздали свои чувства и подчинили их разуму, нам бы не было спасения от женского пола, – усмехнулся Бенвенуто.
– Кто бы сомневался… – ответила Фаустина. – Хочешь посмотреть на Анжелику? Я приглашу ее сюда, как будто к себе в гости, а ты зайдешь и поглядишь на нее. Согласен?
– Будь по-твоем, – кивнул Бенвенуто..
– Ах, мой сладенький! Как я люблю, когда ты со мной соглашаешься! – поцеловала его Фаустина. – Иди ко мне, мой жеребчик, я тебя оседлаю и так прокачусь, что мало не покажется!..
* * *
Собираясь на второе свидание с Анжеликой, Бенвенуто думал о том, что никогда еще не готовился так тщательно к встрече с девушкой. Прежде всего, он сменил нижнее белье и полил себя душистой водой, одна склянка которой стоила дороже, чем роскошный обед с друзьями в лучшем трактире. Затем он натянул на ноги тончайшие чулки, желтые в черную полоску, купленные у галантерейщика, поставляющего товар римской аристократии. Полосатые чулки были последним криком моды: до этого носили разных цветов правые и левые чулки, но галантерейщик сказал, что разноцветные чулки носят теперь только провинциалы, и Бенвенуто пришлось приобрести полосатые, заплатив за них цену серебряного подноса.
Закрепив чулки шелковыми подвязками, Бенвенуто надел короткие штаны из черного бархата с большим ярко-желтым гульфиком, украшенным по краям золочеными пуговицами, а по центру – парчовым бантиком. Яркий широкий гульфик на коротких штанах – это тоже было модное нововведение, и стоили подобные штаны недешево.
Далее были надеты: камзол из такого же черного бархата, что и штаны, но расшитый золотой нитью; плащ из парчи апельсинового цвета; сафьяновые красные туфли с позолоченными пряжками; алый бархатный берет со страусиным пером, прикрепленным золотой застежкой. Осталось надеть цепочку на шею и перстни на пальцы, и можно было отправляться на свидание.
…На свидании сопровождающим со стороны Бенвенуто был Франческо, вооруженный шпагой и кинжалом, а со стороны Анжелики – Ипполито, сожитель Беатриче, ее матери, грузный, рыхлый, ленивый и трусливый человек, вооружившийся кухонным тесаком.
Ипполито чертыхался про себя и проклинал навязанную ему обязанность охранника безопасности и чести чужой дочери; к тому же, к его полнейшей досаде, Бенвенуто повел гулять Анжелику на старые холмы за городской чертой. Там находились живописные руины древних дворцов, но Ипполито они абсолютно не интересовали. Ругая вполголоса Бенвенуто, Анжелику, Беатриче и даже Франческо, который был уж вовсе ни при чем, Ипполито уныло тащился следом за женихом и невестой.
Франческо, глядя на него, умирал от смеха и, чтобы окончательно добить Ипполито, рассказывал о разбойниках, имеющих обыкновение нападать на прохожих в этих местах, а также перечислял со скорбным лицом имена невинных жертв злодейских нападений. Ипполито бледнел, закатывал глаза, хватался за сердце, – и сбежал бы домой, если бы не боялся возвращаться в одиночестве.
Пока Франческо и Ипполито таким образом коротали время, Бенвенуто с воодушевлением просвещал Анжелику насчет красот искусства.
– Какие величественные развалины! – говорил он ей, показывая на остатки какого-то строения. – Представь себе, как выглядел этот дворец полторы тысячи лет назад: колонны стояли по его фасаду и по торцам, придавая зданию изящество и легкость; в его центральный купол были вписаны треугольные фронтоны, а на них наверняка располагались превосходные скульптуры. И все это выверено до мельчайших деталей, а как сочетается с окружающей природой! Кажется, что это здание не построено людскими руками, а выросло тут само по божьему велению, дабы свидетельствовать о гармонии и красоте мира, потому что именно здесь, именно такое великолепное сооружение и должно было стоять. Ты понимаешь меня, моя Анжелика?
– Да, – отвечала она, покраснев, ибо смотрела на него и слушала его голос, но не слышала, что он говорит.
– Удивительно, каких высот достигли древние мастера: не перестаю восхищаться их гением, – продолжал Бенвенуто. – Знаешь, тут находят много предметов древней эпохи, и есть люди, промышляющие этим поиском. Они продают свои находки совсем недорого; в конце зимы, например, мне продали за пять монет чудесную голову дельфина, величиною в боб, сделанную из чистейшей воды изумруда. Я оправил эту изумрудную голову в перстень и продал его за сто монет; а тот, кто у меня купил перстень, перепродал потом его еще дороже. Чуть позже я почти даром приобрел размера крупного грецкого ореха топаз с изображенной на нем Минервой, а в прошлом месяце мне досталась прекраснейшая камея, на которой был выгравирован Геркулес, заковывающий в цепи Цербера. Камея эта такой красоты и так превосходно сделана, что наш непревзойденный Микеланджело утверждает, что за всю жизнь не встречал такого чуда. Ему-то можно верить, он сам величайший из
