бы покурить? Да, она пытается сократить количество выкуриваемых ею сигарет, но, о чем бы Хлоя ни разговаривала сейчас с Паркером, похоже, их разговор окончится не скоро. Так что можно было бы выкурить сигаретку или две, если затягиваться быстро.
Ники перегнулась через Джоша, чтобы взять пачку курева и зажигалку, но в последний момент передумала. Она не хотела удаляться от Джоша и не хотела оставлять его одного. Во сне он и так уже отдалился от нее больше, чем ей бы хотелось. К тому же, если она закурит, это помешает ей уснуть.
Да ну на фиг. Она будет просто лежать, пока ее веки не отяжелеют настолько, что закроются сами собой.
В конце концов она услышала, как Хлоя напрягла голос, заговорила громче, затем перешла на шепот, перемежаемый тихим плачем, похожим на пение птиц. Прошло несколько минут, прежде чем Ники услышала ее приближающиеся шаги – значит, она возвращается к палаткам. Прижавшись к Джошу, Ники закрыла глаза, думая о том, что ей ни за что не надо было соглашаться на эту дурацкую вылазку на природу.
* * *
Хлоя на цыпочках обогнула костер и подбросила в него пару сучьев потолще, чтобы он горел как можно дольше. К утру костер наверняка погаснет, но пока хорошо, что есть тепло и свет. Она смотрела, как сучья загораются, как кора на них скукоживается и чернеет, но сердцевина древесины пока не занялась, на ней трепетали темно-коричневые пятна, но потом и ее охватил огонь.
Хлое хотелось ненавидеть своего двоюродного брата за все то, что он совершил, но она не могла заставить себя ненавидеть его. Она была в бешенстве и убита горем, но не могла взойти на вершину последнего холма, стоящего между яростью и ненавистью.
Она очень надеялась, что Адам не погиб. Завтра утром, после того как они отыщут тропу, они втроем попытаются разыскать его до того, как дела пойдут еще хуже. Паркер сказал, что он всего лишь выстрелил Адаму в ногу, но сказать, что ты всего лишь выстрелил в человека, это то же самое, что сказать, что ты всего лишь чуть-чуть поджег чей-то дом. Стрелять в человека вообще ужасно.
По поляне пронесся порыв стылого ветра, заставив пламя плясать еще сильнее и прижав одежду Хлои к ее худому телу. Она подождала, когда ветер стихнет, затем кинула в костер еще три сука. На мгновение пламя съежилось, затем выросло, поглощая новое топливо, и теперь его языки доходили Хлое до пояса. Было приятно ощущать его жар. В Нью-Джерси в лесу даже летом бывает холодно, так что она была рада теплу.
Хлоя не смотрела на деревья. Она не смотрела ни на палатки, ни на небо, ни на накрытое одеялом мертвое тело, лежащее всего в несколько футах от нее. Она неотрывно глядела на огонь, на то, как он пылает, поглощая сам себя, вполне довольный тем, чтобы просто гореть. На мгновение у нее мелькнула мысль – а каково было бы броситься в него и позволить пламени пожрать ее? Интересно, сколько бы времени ей понадобилось, чтобы умереть? Спекутся ее одежда и ее кожа воедино или обратятся в пепел по отдельности? Что угли сделают с ее волосами? Сколько времени пройдет, прежде чем ее глаза закипят и лопнут, превратившись в желе?
Как же ей хочется спать…
Выбросив из головы мысли о смерти в огне, она подошла к своей маленькой палатке и залезла в нее. Затем застегнула полог на молнию, легла на живот, уткнувшись лицом в скрещенные руки, и почти сразу уснула.
* * *
Когда Адам пришел в себя, он был весь в поту и, съежившись, лежал возле стены пещеры. Боль никуда не ушла, его колено по-прежнему представляло собой кровавое месиво, и все тело так болело, будто у него были сломаны и другие кости, но голова больше не раскалывалась и больше не было ощущения, что она вот-вот лопнет, как гнойный прыщ. Вскоре он почувствовал, что замерзает. Ему было холодно, очень холодно. Пока он был в отключке, ночной воздух остыл и холод стал безжалостным, невыносимым.
Он сел, прислонясь к стене пещеры, и засунул ладони подмышки, пытаясь вернуть чувствительность онемевшим пальцам. Голод, словно обезумевший зверь, когтил его желудок. Боль от раны поначалу выжгла аппетит, но теперь страшно хотелось есть. Адам пожалел, что не захватил с собой из лагеря ничего съестного, но кто ж знал? Он просто хотел помешать Паркеру сбежать, бросился за ним в погоню, как последний придурок, и поплатился.
Никто не любит героев, Адам. Его мать говорила ему это тысячу раз, когда он слишком зазнавался, играя в бейсбол или американский футбол, или когда пытался встать между отцом и братом, затеявшими очередную свару.
В действительности все не так, как в комиксах или в кино. Вольно или невольно герои только усложняют жизнь для всех остальных. Из-за героев другие люди страдают.
Адам снял с себя футболку, поднес ее к угасающему свету фонарика на телефоне, чтобы отыскать на ней места почище, затем принялся разрывать ткань зубами на широкие полосы. Когда их набралось достаточно, он завязал самую широкую из них в узел и сжал его зубами.
Это будет больно.
Он принялся за работу, туго бинтуя футболкой свое изувеченное колено. Когда ткань соприкасалась с раной, в мозг словно вонзались мясницкие ножи, но он продолжал бинтовать, стискивая узел зубами и подавляя крики. Обмотав вокруг ноги очередную полоску ткани, он закреплял ее и брался за следующую, пока не использовал все. Самодельной повязке было, конечно, далеко до больничного качества, но пока что и так сгодится.
Адам выплюнул в ладонь кляп и бросил его в сторону выхода из пещеры. Тут-то он и заметил, что, пока был без сознания, у мертвого белого дерева выросли ветки – ветки, отягощенные плодами.
Что за ерунда, они не могли просто так взять и вырасти, это одна из тех бессмысленных, бредовых мыслишек, которые мелькают в голове только на миг. Должно быть, так было с самого начала. Он просто не заметил ничего этого, когда приполз сюда. Лихорадка помутила его рассудок, а затем лишила чувств. Но теперь все в прошлом. Его состояние хотя бы немного стабилизировалось, голова больше не болит, и он видит ясно – впервые, наверное, за много часов.
Бугристые, странной формы плоды блестели в темноте. Они казались красными, почти пурпурными. На них начала собираться роса, стекая на пол пещеры. У Адама заурчало в животе. Черт, как же он голоден.
