class="p1">Отодвинувшись от сырой каменной стены, он медленно подполз к дереву, подтянулся, сорвал один из бесформенных плодов и стал рассматривать его в лунном свете. Тот был размером с кулак, с торчащим вверх черешком, как у яблока, и с мягкой упругой кожицей. Иссиня-черные прожилки образовывали что-то вроде сетки.
Логика подсказывала ему, что есть эти плоды может быть опасно. Почем знать, возможно, они ядовиты и убьют его или же нанесут внутренностям такой урон, что он, скорчившись, зайдется криком, а в его штаны хлынет горячее дерьмо, смешанное с кровью. Адам понимал это, но зверь в его желудке продолжал свирепствовать, не восприимчивый к логике. Этот зверь не примет отказа. Ему необходимо подбросить что-то, иначе желудок сожрет сам себя.
Он оглядел пещеру в поисках еще чего-нибудь такого, что можно было бы пожевать. Может быть, мох, может, какое-то растение – черт возьми, он где-то слышал, что, когда припрет, человек может есть лишайник, но здесь не рос лишайник. Здесь были только земля и камень, бугристые плоды и он сам.
Адам поднес плод к губам и вдохнул запах. Аромат не был приторным, и в нем чувствовалась какая-то резкая нотка. Железо? Медь? Какой фрукт пахнет так? Нет, запах не был неприятным, скорее дело было в том, что этот плод пах чем-то необычайно цельным.
Живот урчал все громче. Глядя на плод, Адам представил, какой восхитительный у него может быть вкус, и почти что слышал напев: съешь меня, съешь меня, съешь меня весь… Он где-то слышал мотив, но не мог вспомнить где именно.
Урчание в кишках превратилось в рык, затем рычащая пасть больно вцепилась во внутренности клыками.
Теперь Адам не колебался. Он вонзил зубы в мясистую мякоть и начал есть. Фрукт наполнил рот потоком дивного вкуса, похожего на вкус отличного бифштекса. Прожевав кусок очень быстро, Адам напряг горло и проглотил его. По рукам тек сок, он вдыхал возбуждающий аромат, а зубы уже снова вонзились в плод. Чтобы справиться с ним, хватило всего четырех укусов, причем с каждым разом откусываемый кусок становился больше.
Проглотив последний кусок вместе с черешком и сердцевиной, Адам на мгновение остановился и сделал вдох, ожидая, что сейчас ощутит в желудке противную тяжесть. Но нет, он не почувствовал себя отравленным. Больше того, он почувствовал себя лучше. Его желудок содрогнулся от удовольствия и потребовал еще.
Адам сорвал с дерева еще один мясистый плод и набросился на него, как изголодавшийся уличный пес. За все свою жизнь он не пробовал ничего вкуснее. Управившись со вторым плодом, он протянул руку за третьим и четвертым. Если он сможет, то съест все эти плоды.
Суббота
6
Паркер проснулся с восходом солнца. Оно пронзило кроны деревьев клинками золотого света, и лес засиял. Лежа без очков, он подумал, что это размытое пятно похоже на лесной пожар, как будто Пайн-Бэрренс загорелся, пока он спал. Он повернулся под своим навесом из ветвей, затем сел и выгнул спину, так что его позвоночник захрустел, как петарды Нэйта. Спал он хорошо, намного лучше, чем ожидал. После разговора с Хлоей он думал, что пролежит без сна всю ночь, но случилось прямо противоположное – сразу после того, как его голова снова коснулась рюкзака, глаза закрылись, как опускные решетки средневекового замка.
Он толкнул навес из переплетенных ветвей, и большая их часть с шелестом упала на землю. Тело обдал прохладный воздух, щекоча не прикрытые одеждой участки кожи. Понятное дело, что спал он, не раздеваясь и не сняв обувь, но все равно замерз.
Рация по-прежнему лежала там, где он оставил ее, рядом с черным топором. Паркер почувствовал угрызения совести из-за того, что так закончил разговор с Хлоей, но он больше не мог его продолжать. Разумеется, он жалел о том, что произошло, но сделанного не воротишь. Лучшее… нет, не лучшее, а единственное, что все они, включая его, Паркера, могли сделать, – это продолжать жить дальше. Если оглядываться назад, станет только хуже.
Он потер припухшие глаза неловкими пальцами, взъерошил короткие черные волосы, надел очки, и очертания предметов вновь стали четкими. И тут он увидел, что он здесь не один.
Возле углубления для костра скорчился какой-то человек; широкие плечи были ссутулены, что делало его почти квадратным. Паркеру пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем очертания фигуры утратили свою струящуюся размытость.
Это был парень, и, кем бы он ни был, он стоял на коленях и шарил в золе одной рукой, фальшиво мурлыча себе под нос. Парень был крупным, в плечах точно не уступал Паркеру, но сейчас, когда он нагнулся, было видно, что он намного ниже, может, на фут, а может, и больше.
Двигаясь беззвучно, Паркер протянул руку, поднял черный топор, крепко обхватил топорище и встал на ноги:
– Я м-могу тебе помочь?
Парень обернулся и посмотрел на Паркера с широкой улыбкой на лице. Это был Нэйт.
– Привет, придурок. Ты хорошо спал?
Паркер даже не раздумывал – он завопил и попытался разрубить топором лицо своего мертвого друга.
Но из этого ничего не вышло. Лезвие просвистело сквозь голову Нэйта, как будто ее вообще не было. Паркер отшатнулся, а Нэйт улыбнулся еще шире. Он провел ладонью по своему лицу, будто для того, чтобы убедиться, что оно цело, и продемонстрировал физиономию Паркеру:
– Угу, хорошая попытка и все такое, но я уверен, что это больше не работает.
Паркер посмотрел на топор в своей руке, затем перевел взгляд на мертвеца. Это было невозможно. Этого не могло быть. Он попятился еще на несколько шагов, на этот раз уже медленнее, держа топор так, словно это был оберег.
– Ты же умер. Тебе полагается быть мертвым.
– Нет, мне полагается быть живым, – сказал Нэйт, ткнув пальцев сторону Паркера. – Это ты виноват в том, что это не так. – Он лениво раскинул руки, изображая распятого Христа. – Та-дам!
– Значит, теперь ты что? Привидение? – Голос Паркера дрожал, что вызвало досаду.
Нэйт пожал плечами:
– Черт его знает, чувак. Последнее, что я помню, – это как я сказал тебе, что ты этого не сделаешь, а затем… ты сделал это.
Паркер помнил другое. Он все еще ощущал на себе тот поток гнусного, гадкого дерьма, которое вчера вылил на него Нэйт. Он все еще ощущал, как Нэйт тычет его пальцем в грудь.
– Умирать было не больно. Если тебе это интересно. Ощущение такое, будто кто-то ткнул меня в лоб, а затем все вроде как
