«рецидивист».
Понюшки кокаина, жизнь без света,
Тайком, в потёмках (нет грязней)
И ненависть к живущим в мире этом
В бобрах, в шелках, в слепящей белизне.
Крахмального белья, в больших квартирах,
Вином гнилую немощь горяча,
К идущим мимо переулков сирых,
Где я, от пыли задыхаясь, чах…
Товарищ, что ж. Ты знал удары вражьей
Руки… Но – песни о тебе звучат.
…А кто споёт про ту глухую тяжесть,
Которую я вынес на плечах.
Затем, чтоб выйти к солнечному краю,
Чтоб метя кровью путь – за пядью пядь —
Ползти к концу, хрипя и задыхаясь,
И победить. И – человеком стать.
Я поднимаю слово в оправданье:
Я, как и ты, хлебнул огня в боях,
И в двадцать лет – она стоит – седая,
Единственная молодость моя, —
За мирный хлеб и мирный дом в ответе,
За нашу радость, за тепло и свет,
Готовая к боям, к побегам, к смерти
За эту жизнь, которой равных нет.
3 мая 1935,
Ленинград
«Всё, что падало, всё, что не выросло…»
Всё, что падало, всё, что не выросло,
Но пыталось расти и звенеть,
Подниматься над бредом и вымыслом,
Задыхаться, надеяться сметь;
Всё, что сечено было и порото
Гибкой вербой, солёной лозой,
Всё, что сгинуло в сутолке прожитой
С нетерпеньем, улыбкой, слезой.
Дорогое, почти позабытое,
Уходящее в ночь, в забытьё,
Босоногое, грязное, битое,
Может быть – это детство моё.
И ему ошибаться наскучило,
И, захлёбываясь тишиной,
Всё, что звало, томило и мучило,
Повернётся другой стороной.
Нагибаясь, я вижу отчётливо:
На изломе двадцатой весны —
Суховатый, скупой и расчётливый —
Я гублю мои дивные сны.
И теряется в далях встревоженных
Тень несбыточных смелых затей —
Больше – временем мне не положено
Ни ошибок, – ни ложных путей.
Всё рассчитано, снято, проверено,
Всё окончится нужным концом…
Что ж… Идти мимо жизни и времени
Резонёром, калекой, скопцом,
Не желая, не требуя большего —
Чем добытый однажды подъём?
Нет! Другое мне снится, хорошее, —
Что я выносил в сердце моём.
Не старея, не зная отчаянья,
Над могилой глупца и врага,
Принесу я надежды и чаянья —
Всё, чем молодость нам дорога.
И давясь предмогильною плесенью,
Принимая и землю, и смерть —
Всё же буду тянуться за песнею,
Задыхаться, надеяться, сметь.
Август 1935
«Я знаю и помню про то, что…»
Я знаю и помню про то, что
Сказала ты мне на беду:
Придёт ко мне дальняя почта —
Но письма твои не придут;
Ты только рукою махнула,
Когда почтальон заходил,
И тройка рванула, и замер
У росстани говор удил.
Я знаю, что домик у леса —
Заглушит своей тишиной:
Что был я по глупости резок,
Что зря поругался с тобой…
И зря без открытки хотя бы
Ушёл почтальон кольцевой…
Сентябрь 1935
Всё детство
Детство – это кони и повозки,
Десять цинков стреляных патронов,
Заменивших бабки и игрушки;
Облачка шрапнелей по-над Доном.
Это – берег одноцветный, плоский,
Свежие окопы, ругань, розги,
Голод, шлях и, наконец, теплушки
И асфальт заплёванных перронов.
Это – выучка у хитрованцев
Воровать спокойно и без риска.
И ещё – чужой язык жаргона,
Почему-то ставший самым близким;
Потный страх от первых операций
Над вещами по чужим вагонам,
Осторожность,
Чтоб в конце концов
На ходу под насыпь оборваться
И лежать за дальним перегоном
С тёмным запрокинутым лицом.
Вот и всё здесь, многословья кроме.
С первою любовью по соседству
Юность начинается в детдоме.
И за нею – тенью по следам —
Ненависть и злоба против детства —
Тяжкая.
Большая.
Навсегда.
Декабрь 1935
«Может, я тоскую по доле лучшей…»
«Ветка курчавая знает разве,
К солнцу какому она растёт»
(Н. Тихонов)
Может, я тоскую по доле лучшей,
Только какая она и где?
Может – закатилась звездой падучей
К низкой и дальней тихой воде;
Может – живёт ещё в тёмных сучьях
Хвойных лесов, в грозовой беде.
Пусть – горевая, пускай – горящая
В самых прозрачных истоках дня,
Ранняя, поздняя, но – настоящая,
Всё ещё дышит и ждёт меня.
С чем я приду к ней? С каким уменьем,
Чтоб вырастала она, легка, —
Строгой работой. Напором, пеньем,
Пойманной птицей в моих руках.
Я ей отдам и любовь, и слово,
Я обрасту сединой и трудом,
Чтоб поднялась она самой новой
В самом светлом и молодом;
Чтобы звенела под солнцем, под ветром…
Кем мне прийти к ней, в конце концов,
Слесарем, токарем, архитектором,
Грузчиком, педагогом, певцом?
Разве я знаю, где буду лучшим?
Разве я знаю – мой путь каков?
Может, мне к звёздам лететь сквозь тучи
И никогда не писать стихов;
Может – дорогу вести в пустыне
Или баранов растить, пока
Сердце устанет и кровь остынет,
Станет неверной моя рука.
И я выхожу на большую дорогу,
Чтоб видеть страну от конца до конца;
И я окликаю творящих эпоху —
Грузчика, педагога, бойца,
И мне отвечают под солнцем, под ветром:
– Живи и учись,
