ты не связан запретом,
Иди в непогоду с открытым лицом,
Будь грузчиком, слесарем, архитектором
И прежде всего – бойцом.
Декабрь 1935
Во славу разведчиков
Врастая с костями в домашние вещи,
На пуховиках от озноба дрожа,
Немало поэтов прилично клевещут
На всех,
Теплотою квартир дорожа:
«Как будто зовущи
Зелёные пущи,
Земной тихоход
На свободу отпущен;
Ему, как немногим,
В глухие отроги
И к сердцу земному
Открыты дороги.
Всего: поступиться
Периной да шпицем,
И книзу с четвёртой
Площадки спуститься,
Минуя свой дворик,
Где воздух так горек,
Где дремлет
В тулуп упакованный дворник.
На волю! И сразу,
Доступная глазу,
Стозвёздная полночь
Легла бы рассказом,
Как шлях, по пути
В Кременчуг и Путивль,
Как песня,
Которой конца не найти.
Сквозь ветер, сквозь ливень,
В тяжёлом наливе
Хлеба зашумели б
С Полтавы и Ливен,
И хору их вторя,
На гулком просторе
Вздохнули бы степи
От моря до моря
Под клёкот орлиный,
Под посвист ветров
Ночами скитаний,
Стоянок, костров,
Глухим океаном —
Где жить великанам…
Но мы – тихоходы,
Земля велика нам.
И где нам до страсти
Рискованных странствий —
Нас солнце не греет,
Нас душит пространство,
Нам буря грозна —
Словно волчья грызня,
И ветер палящий —
Не ветер – сквозняк.
Просторы пустуют —
Закрыты вчистую».
Неправда, товарищи!
Я протестую!
Отряды уже
До глухих рубежей
Идут по дорогам
Былых мятежей,
По снежным заносам,
По дикому ворсу
Травы – за Чапаем,
За Гаем, за Щорсом;
Плывут корабли
В полуночной дали
Сквозь льды, сквозь туманы
До края земли;
Удар принимая
В открытые груди.
Ведут их бесстрашные,
Гордые люди.
Они не забыли
Недавние были:
Отцы наши кровью
За землю платили,
Чтоб дети, как в сказке,
Смогли, осмелев,
Стоять по-хозяйски
На этой земле.
А если меж старых,
Семейственных, ярых,
Реликвий – живут ещё
Люди в футлярах,
То разве для них,
Погребённых в пыли,
Весельем наполнена
Чаша земли?..
1935 – 3 декабря 1936
«Снега в лощинах стаяли…»
Снега в лощинах стаяли.
Весенний горький дым —
Над дачами, заставами,
Над городом моим —
Весну проводит под уздцы.
…И полночь у окна.
А за окном во все концы
Раскинулась страна.
Хожу один по комнате —
Тревогу затая —
Слова – не те, друзья – не те,
И даже я – не я…
Мне б проходить просторами,
Покинув бестолочь —
По тем путям, которые
Проходит эта ночь…
1936
Кукушка
Двенадцать раз кукушка куковала;
Мне – наплевать: я больше проживу.
И только боль с квартиры до вокзала
Меня проводит ночью наяву.
А это всё – ореховые дверцы
Дрянных часов…
Но ты сказала: жди.
И – день ушёл.
И, может, это сердце
Двенадцать раз ударило в груди,
Как бой часов, хоть полночь не настала,
Но стало ясно: не придёшь теперь.
Что ж… Подождём трамвая до вокзала
И с багажом протискаемся в дверь…
Пускай везде, от Ладоги до Кушки,
Я дом найду, работу и друзей…
Но сердце, как бездомная кукушка,
Замечется над памятью твоей.
Ему друзей и молодости мало,
Зовёт тебя и не устанет звать.
Двенадцать раз кукушка куковала,
А мне теперь полжизни куковать.
1936
Анкета
Сквозь клятвы все, сквозь уверенья
(Ты мне не скажешь, ты – нема), —
В каких особых измереньях,
Учился жизнь я понимать.
Как в давнем детстве по откосам,
Ещё кочует синий дым, —
Храня моих поступков россыпь,
И ног босых моих следы;
Следы отчаянья и грусти,
И чаяний, и простоты…
Где краской розовую – густо
Заря багрянила кусты.
Они росли, со мной не споря,
Росли и запирали мир, —
И над моим недетским горем,
И пел, и тосковал снегирь
Как друг; но дни оборвалися,
Окончились – огнём в золе.
Следами серой кошки в листьях
И тёплым пухом на земле.
Тогда (опять доносит память)
Я, листьев разгребая медь,
Впервые научился плакать
Затем, чтоб после не уметь.
Я рос, как лес – глухой, но гулкий;
Я рос… Сползали вниз виски,
Как гири – тяжелели руки,
И плечи – стали широки.
И, озираясь исподлобья,
Собрав тугие свитки жил, —
Я шёл и наливался злобой,
Но город больше не страшил.
Я удивлялся. В серых башнях
Искал я страшного следы,
Искал, но было всё нестрашным, —
Обыкновенным и простым…
И проклял я курные клетки,
И темь, где в вековую грусть,
Мои неграмотные предки
Псалтырь учили наизусть.
Тогда весь свет, дотоле низкий,
Безмерно развернулся вширь
И стал невероятно близким,
Как детству, – горестный снегирь.
1936
«Каждый вечер в дали одинокой…»
Каждый вечер в дали одинокой
Кто-то пел, затихая на миг,
Каждый вечер на голос далёкий
Выходила ты
