пребывала уже больше месяца. С тех пор, как начались весьма ощутимые землетрясения, и специалисты по природным катастрофам стали прогнозировать извержение вулкана в непосредственной близости от Гриндавика, она плохо спала ночами. Барбаре всё время чудился подземный гул в ушах, её постоянно преследовали кошмары. Ей не удавалось спокойно поспать даже после самых утомительных любовных утех, а днём она то и дело срывалась на крик. Впрочем, так вели себя почти все её польские товарки[4] на рыбоперерабатывающем заводе.
После особенно сильных, почти шестибалльных, толчков, когда люстры качались, как маятники, посуда в шкафах звенела, а мебель ездила по полу, вся польская община стала дружно требовать, чтобы их переселили из многоквартирных домов в одноэтажные. Но Барбара и так жила в одноэтажном — с Храннаром.
И вот теперь под звуки сирены жители Гриндавика рассаживались по автомобилям и автобусам и разъезжались кто куда — некоторые к родственникам или друзьям, а другие — в пункты временного размещения. Храннару с Барбарой предстояло жить в одном из гостевых домов Рейкьявика. Как долго? Неизвестно…
С Барбарой Храннар познакомился пять лет назад в местном бассейне. Она тогда была молоденькой девушкой, недавно приехавшей в Исландию на заработки, и совсем не говорила по-исландски. Внимание Храннара привлёк её звонкий голосок и забавный «шипящий» английский, но главным образом, конечно, аппетитные женственные формы.
всплеск теней
взблеск углей
вихрь бывал в ней
Барбара была среднего роста, там, где надо — тонкая, там, где надо — округлая. Щёки с ямочками, губы сладкие. В постели — весёлая и неугомонная. И через пару недель Барабара переехала на съёмную квартиру Храннара. Они зарегистрировались как пара[5] и жили дружно. У неё был лёгкий характер, а он отличался завидным терпением.
Храннар трудился старшим мастером добычи на рыболовном траулере, зарабатывал прилично. Он взял кредит в банке и решил построить дом в юго-восточном районе города. А ещё Храннар был небесталанным художником-любителем — в свободное время он любил рисовать свою ненаглядную «полску уроду»[6] и писал пейзажи, которые намеревался развесить по стенам нового дома.
надменно нежность
в чертах мелькала
о красоте своей точно знала
Так прошло несколько лет. Барбара получила постоянную работу на морозильном складе, потихоньку привыкла к климату на острове, худо-бедно освоила исландский язык, и в родную Гдыню её совершенно не тянуло. Счастливая пара задумалась о том, чтобы завести ребёнка. Всё шло замечательно, пока под землёй не проснулась стихия. И вот теперь серебристый внедорожник Храннара в пелотоне других «гриндвикингов»[7] направлялся в сторону столицы.
1.3 Лиля. События
Всё изменилось вдруг.
Без устали повторяемый круг
разомкнут, далёко друг…
К чему вела череда разлук?
Незадолго до наступления учебного года Лиля уволилась из школы, где работала всё время после окончания университета. Ей надоели бесконечные разговоры о предстоящем экзамене по эстонскому языку, который вскоре предстояло сдавать всем учителям, и вся эта история с насильственной ассимиляцией. Лиля родилась в Эстонии и худо-бедно говорила по-эстонски, хотя в Нарве особой необходимости в этом не наблюдалось. Но она точно знала, что официальный экзамен по государственному языку ей не сдать.
Что будет — то будет.
В порыве смятенья
мой миг безрассуден,
я вся — лишь движенье.
В боленье,
в терзанье
в слепом убежденье
другие пусть ищут спасенья,
я — рвенья.
Никакого беспокойства по поводу своего увольнения Лиля не испытывала. Учителю английского (основной язык) и немецкого (второй язык) остаться без средств к существованию не угрожало. На кусок хлеба с маслом и даже с сыром можно было заработать репетиторством. Русскоязычная молодёжь, отчаявшаяся найти в родном городе достойное применение, а также люди более зрелого возраста, которых в Нарве особо ничего не держало, уезжали в более благополучные страны — в Северную Европу или в Германию. Однако для этого требовалось какое-никакое владение иностранными языками. Поэтому ученики, не испытывающие недостатка в мотивации и вынужденные изыскивать необходимые средства, у Лили не переводились. К тому же, она была хорошим преподавателем. Так что трудозатрат у неё стало меньше, а доход, наоборот, вырос. У Лили даже появились «лишние» деньги, и ей больше не приходилось сводить концы с концами, хотя особой радости это не доставляло.
Во время Рождественских праздников Лиля ещё как-то оживилась — её подруга принимала активное участие в традиционном музыкальном фестивале, и целыми вечерами можно было тусить со Стеллой в «Женеве». Но праздники закончились, и на Лилю снова навалилась одиночество и пустота. Рядом с ней не было ни одного по-настоящему близкого человека.
Всё успешно, и даже лучше,
чем когда-нибудь прежде было.
Только там, где сегодня гуще, —
ничего, что бы я любила.
Нет печали и сожаленья,
нет ошибок, в которых маюсь.
Ожиданье? Перерожденье?
Что бы ни было, я не каюсь.
Когда инфаркт свёл в могилу деда, Лиля была ещё мала. Маминого отца девочка очень любила, ведь своего она не знала. Но смерти деда Лиля не видела, для неё это было просто исчезновение. Она постоянно спрашивала маму, где дедушка. Мама ей отвечала, что дедушка умер, его похоронили, вот его могила. Лиля усвоила, что раньше дедушка был с ними, а теперь он в могиле. И она горевала, но не о смерти деда, а о его отсутствии. Осознание, что дедушка, лежащий в могиле, оказывается, умер и никогда-никогда не вернётся, пришло лишь через несколько лет.
За два года, прошедших со смерти мамы, Лиля так и не смирилась и не справилась со своей утратой. Мама, с большими трудностями растившая её в одиночку, отдававшая ей всю свою любовь и заботу, сделавшая её смыслом жизни, всегда была самым близким, точнее, единственным по-настоящему близким Лиле человеком.
Лиля до сих пор с болью в сердце заходила в мамину комнату только для того, чтобы сделать там уборку. Все мамины вещи по-прежнему оставались на своих местах — пальто и платья висели в шкафу, бусы и броши лежали в шкатулке на комоде, на тумбочке стоял флакон с любимыми мамиными духами, а в ящике трюмо хранилась её косметичка с помадой, тушью и тенями. И у Лили не было никаких сил всё это куда-то деть.
