что осталось от его дома, и как выглядит всё ещё горячее лавовое поле, поглотившее его воплощённую мечту. Но поехать туда нельзя. Запрещено. Потому что опасно. К тому же часть дороги перегородил язык свежей лавы, ещё помаргивающей огненно-красными глазами.
Между прочим, он, Храннар Стейнн Гисласон, теперь чуть ли не национальная знаменитость. На главном новостном интернет-портале опубликовали кадры, вырезанные из прямой трансляции, — как извержение уничтожало дом Храннара, а также крупное фото самого Храннара и его ответ на вопрос, что он переживал в тот самый момент. И в телевизор он тоже попал.
В тот вечер Храннар жестоко напился. Так, что не мог самостоятельно добраться до своего временного пристанища, и владелец бара вызвал для него такси.
Храннар, вообще-то, не дружил с алкоголем. Он дал себе зарок всегда знать меру в тот день, когда его старший брат не вернулся на берег. Тем утром, после затянувшейся гулянки, Храфнар с дружками вышел в океан на отцовском рыболовном боте, чтобы, как он выразился, «немного проветриться». Что там случилось, так толком и не разобрались. Погодные условия были сложные, штормовому предупреждению компания не вняла, и к причалу бот вернулся с одним человеком на борту меньше. Тело брата так и не нашли.
Храннар в тот год как раз заканчивал школу. Отец начал отходить от дел — годы уже не те, здоровье пошаливало, и гибель старшего сына добила его окончательно. Средние братья не горели желанием делить квоту на троих. Поэтому Храннар уехал сначала в Рейкьявик, где в учебном центре получил свидетельство о профессии рыбака прибрежного лова, а потом подался в Гриндавик и нанялся на рыболовный траулер Gnupur.
И теперь, протрезвев после вчерашнего неумеренного возлияния, Храннар прекрасно понимал, что пьянка — дорога в один конец, причём в его случае конец этот будет быстрым и безрадостным. Он сходил на улицу и принёс из багажника машины большую коробку из твёрдого картона, до которой пока не доходили руки, вытащил из неё несколько картин — ими он особо дорожил и по этой причине забрал с собой при эвакуации, и рулон двухстороннего скотча. На дне коробки остался лежать складной этюдник с принадлежностями для рисования — углём, карандашами, акварелью, акрилом, пастельными мелками и картонной папкой с бумагой. Но всё это пока Храннару не особо требовалось — его руки ещё дрожали.
Через час стена напротив кровати стала слегка напоминать зал галереи современной живописи, где готовится временная выставка. Храннар с некоторым удовлетворением оглядел результат кастомизации своего пристанища, оделся и пошёл в «Бонус» разжиться готовой едой на обед.
Ближе к вечеру, когда уже совсем стемнело, тоска навалилась на Храннара с такой силой, что его опять потянуло в ближайший бар. Однако вместо этого он вытащил из коробки этюдник, устроился за низким столом — не сказать, что это было очень удобно — и стал рисовать рыболовный корабль в океане.
волн всплеск
зыбей окрест
ясности блеск
сини небес
Храннар настолько ушёл в этот процесс, что его ноздри защекотал терпко-солёный морской воздух, а в ушах зазвенели надрывные крики чаек. К ночи картина была закончена, и Храннар водрузил её на свободное место в своей «галерее».
«Завтра нужно разжиться холстами. Буду рисовать, чтобы не свихнуться», — решил он. Уснуть Храннару удалось не скоро — перед глазами всё стоял язык огненной лавы, тянущийся через пустошь, покрытую белыми мазками снега, к его такому же белому дому.
2.3. Лилья. Встреча в баре
Знакомая песня звучала, вела…
Зимним вечером вьюга морозна и зла,
но снег таял, лишь только коснувшись тепла.
Вновь обретённый daddy уехал на суточное дежурство в дата-центр, и Лилья оказалась предоставленной сама себе. Все необходимые утренние дела она уже переделала — выспалась, под завязку наполнилась капучино из навороченной кофемашины, позавтракала подогретым круассаном и скиром[10].
Как много вот таких минут
уносится неумолимо,
но счастье — оказаться тут,
не пропуская миг сей мимо.
Вот память… Нежно-сладкий вкус
и горечи кофейной доля,
и вновь дразнящий шорох-хруст —
то времени шатанье вольно…
Время подходило к полудню, но за окном по-прежнему висела густо-синяя тьма, разрываемая пятнами света от уличных фонарей и фарами проезжающих по улице машин. В кладовке нашёлся пылесос, и часа полтора Лилья неторопливо занималась уборкой квартиры. Потом включила телевизор, лениво пощёлкала каналы, пока не наткнулась на старую голливудскую комедию, досмотрела её до конца. Перекусила остатками вчерашнего лосося с цветной капустой. Взяла с книжной полки оригинальное издание детектива Джеймса Хэдли Чейза в мягкой обложке (и ещё раз удивилась обилию книг в отцовской квартире), прочитала несколько глав, после чего её невыносимо потянуло в сон. Она свернулась калачиком на уютном мягком диване, накрылась колко-пушистым пледом ручной вязки и задремала. Когда проснулась — за окном снова висела та же мгла, подсвеченная фонарями и городским трафиком, только теперь эта мгла показалась Лилье не густо-синей, а сизой — поваливший с неба мокрый снег добавил в её палитру светлых оттенков.
И сумрак вечера, пронизанный
во тьме замершею водой,
такой холодный и приближенный
и с тьмою зимней столь родной,
пронзённый синевой густеющей —
сам океан в выси немеющей…
Несмотря на ненастную погоду, Лилье очень сильно захотелось выйти из дома и глотнуть этого сырого холодного воздуха — в конце концов, на улице плюсовая температура, а мокрым снегом в январе её удивить сложно. И через десять минут Лилья уже шагала по узкому тротуару вдоль улицы, ведущей в центр (daddy сказал, что он называется Рейкьявик-101). Снежные хлопья, падающие на тротуар и проезжую часть, тут же таяли (Лилья тогда ещё не знала, что под дорожным покрытием проложены трубы с обраткой системы центрального отопления).
Бредя-шагая в снежном сумраке,
сама, как ровный взмах тепла,
летящий встречь в сиянье, в мареве…
Летящий прочь… Зачем, куда?
Людей на улице прибавилось, с обеих её сторон сияли витрины магазинов и вывески развлекательных заведений. Дверь одного из них распахнулась, и дорогу Лилье на несколько мгновений преградила молодая пара — оба не совсем твёрдо держались на ногах. Но Лилья замерла на месте не только поэтому. Звуки, доносящиеся из заведения (бара? клуба?), заставили её остановиться. Эту некогда очень известную композицию[11] виртуозно исполняли не только Элла Фицджеральд и Дженис Джоплин, но и
