своим чередом.
Погожие и ненастные времена года сменяли друг друга, орошая высокогорные пастбища благотворным для их плодородия дождем или лишая их влаги. Стада процветали либо их косил мор. В черных палатках рождались дети, и болезни поражали некоторых из них; смерть уносила ожидавших ее стариков и молодых людей, восстававших и боровшихся с ней…
Надо ли видеть богов воочию, чтобы в них поверить?.. Вера — это дар. Коренные обитатели чантангов обладали им в полной мере.
Взойдя вверх по крутой тропе, Мунпа Дэсонг остановился перед дверью скита. Она была приоткрыта, и юноша слегка удивился; однако его Учитель порой выходил по ночам, чтобы совершать тайные обряды, которые никто не должен был видеть. Мунпа толкнул дверь и вошел.
Внутри, в тесном жилище гомчена, царила почти беспросветная тьма. Тем не менее можно было смутно разглядеть высокую угловатую фигуру гомчена, опиравшуюся на спинку сиденья для медитации[13].
Учитель погружен в глубокую тинцэдзин[14], подумал Мунпа. Он довольно часто был свидетелем подобного состояния глубокой сосредоточенности ума, во время которого Одзэр становился невосприимчивым к каким-либо внешним раздражителям. Стараясь не шуметь, ученик простерся ниц перед отшельником, положил котомку у входа в скит и сел со скрещенными ногами в позе медитации, пытаясь направить ход своих мыслей к вершинам, над которыми парил дух его неподвижного Учителя.
Снаружи, посреди бескрайних пустынных просторов, окутанных покровом тьмы, царило безмолвие. Невыразимый покой пронизывал бесстрастную землю, в высшей степени равнодушную к суете порожденных ею существ, которым суждено после недолгих бесплодных усилий вновь вернуться в ее лоно.
Вдали завыл волк… Из скита не доносилось ни звука.
И вот настала заря, ясная и вечно юная тибетская заря. Свет ее просочился внутрь пещеры сквозь щели двери, сбитой из старых, растрескавшихся, плохо пригнанных досок, коснулся лба ученика, выводя его из созерцания, начал разливаться по тесному скиту, скользя вдоль неровных поверхностей голой скалы, и, наконец, упал на застывшую фигуру гомчена.
Мунпа обратил на него свой взор. Он увидел размотанный зэн[15], переброшенный через кран сиденья для медитации, из-под которого виднелись безрукавка и голые руки Одзэра. Этот необычный беспорядок тотчас же вызвал у ученика испуг, вскочив, он в мгновение ока оказался подле Учителя.
Лицо старого отшельника было мертвенно-бледным, глаза неподвижными и неестественно широко открытыми; уже засохшая струйка крови протянулась от его виска к щеке, оставив коричневатый след на вороте безрукавки. Здесь же болтался кончик шнурка, разорвавшегося от того, что за него резко дернули.
Онемев от ужаса и с трудом осознавая, что он видит, Мунпа на миг остолбенел, словно пригвожденный к земле, и не сводил глаз с гомчена, затем резко опустился на пол возле ящика для медитации. Его высокочтимого Учителя убили!
Оторопевший и подавленный Мунпа долго оставался без движения и ни о чем не думал. Затем постепенно к нему вернулась способность рассуждать.
Гьялва Одзэра убили!.. Как такое могло произойти?.. Разве Учитель не обладал сверхъестественными способностями, разве он не повелевал демонами, богами, всеми живыми существами и неодушевленными предметами?.. Как же его могли убить?..
И кто был убийцей?.. — Разумеется, никто из окрестных пастухов. Может быть, кто-нибудь из китайских солдат-мусульман, отряды которых патрулируют чантанги? Но каким ветром занесло их в адат? С какой целью они явились? Ради грабежа?.. У Одзэра не было ничего, кроме духовных книг, трех медных лампад, которые он зажигал каждый вечер перед образом своего божества-покровителя, и… волшебной бирюзы…
Ах! Обрывок разорванного шнурка! Того самого, на котором висел ковчежец… Ковчежец…
Мипам выпрямился и засунул руку под безрукавку отшельника, а затем пошарил в складках размотавшегося зэна. Он также поискал возле тела на сиденье для медитации… Ничего! Ковчежца нигде не было.
Итак, преступление совершено с целью ограбления. Очевидно, убийцы, слонявшиеся по стойбищам, слышали разговоры пастухов о старинной дорогой бирюзе и задумали ею завладеть.
Но каким образом она, чудодейственная и всемогущая, способная творить чудеса, позволила, чтобы ее схватили и похитили?
Почему она не испепелила негодяев па месте, защищая своего хранителя, носившего ее на себе, своего законного владельца, наследника по прямой великого первого Гьялва Одзэра, получившего сокровище от нага!
Все это не иначе как фантасмагория, происки некоего демона. А что, если Учитель решил испытать Мунпа наваждением, которому суждено вскоре развеяться? Глядишь, и Гьялва Одзэр выйдет из медитации, от крови на его щеке не останется и следа, ковчежец появится у него на груди, и старый отшельник лукаво улыбнется своему ученику.
Мунпа Дэсонг снова простерся ниц перед сиденьем гомчена, а затем поднялся… Учитель не шелохнулся. Молодой человек опять увидел на щеке старика следы засохшей крови, зэн, переброшенный через край сиденья, и обрывок разорванного шнурка, болтающегося на желтой шелковой безрукавке…
Однако Мунпа все еще сомневался, несмотря на очевидность явленных ему свидетельств. Машинально, привычным жестом, выражающим глубокое почтение, он наклонился и коснулся ступней своего Учителя кончиками пальцев. И тут его рука наткнулась на какой-то твердый предмет, который он невольно схватил. Он выпрямился и посмотрел на вещь, зажатую в его руке. Это была деревянная табакерка, самый заурядный предмет, из тех, что бедные тибетцы носят в ампаге. Она не могла принадлежать Одзэру, который не нюхал табак.
Чтобы рассмотреть табакерку на свету, Мунпа подошел к двери и открыл ее. И тут у него вырвался крик изумления и ужаса. Он узнал эту вещь: она принадлежала его соученику Лобзангу. Мунпа видел ее у него в руках и посмеялся над ним, когда тот, пытаясь украсить ее резным цветком, сумел оставить на поверхности лишь уродливые зарубки.
Все сомнения Мунпа тотчас же развеялись. Мотив преступления был налицо, и убийца расписался под своим злодеянием. В то время как Лобзанг наклонился, чтобы схватить ковчежец и оборвать удерживавший его шнурок, табакерка выскользнула из ампага преступника.
Итак, следовало немедленно разыскать вероломного ученика, забрать у него ковчежец, уличить его в преступлении перед дрокпа и предоставить им возможность наказать злодея.
Казалось, разыскать Лобзанга не составляло труда. Обычно он жил со своими сородичами на земле племени, к которому они принадлежали, чьи пастбища простирались вдоль Желтой реки по направлению к Ампе Мачен. Мунпа знал, что дорога туда не займет у него много времени, но прежде он должен был отдать Учителю последний долг. Каким образом?..
Чтобы сжечь тело, требовались дрова. В чантгангах не росли деревья, и, чтобы нарубить дров и привезти их сюда издалека, требовалась помощь нескольких мужчин. Чтобы отдать тело на съедение грифам в качестве высшего подаяния, следовало сперва расчленить его, а затем, срезав мясо