им вслед: аэросани в то время были в диковину. Конечно, и Микулин, и Архангельский хотели блеснуть перед Дзержинским своим мастерством вождения и лихостью. Но среди сугробов на узких улицах города, где то и дело встречаются сани и автомобили, не дашь настоящей скорости.
Наконец, Москва осталась позади, Микулин вопросительно взглянул на Архангельского. Тот кивнул: «Давай». И Микулин дал полный газ. Мотор взвыл, а сани рванулись, как пришпоренный конь. Мимо понеслись деревенские избы, занесенные снегом, заборы, поля, леса. Так ехали около часа.
Наконец, увидели длинный санный обоз, который медленно тянулся по дороге. Дорога была узкой, не разъедешься. А тянуться за обозом — это черт знает сколько времени потеряешь. Возчики, укутанные в тулупы, мирно храпели в санях, а привычные лошади сами не торопясь шли по дороге.
Микулин решительно свернул на целину и повел сани, обгоняя обоз. Рядом была глубокая канава и Шура сжал изо всех сил руль, чтобы сани не свалились в нее. Сани встали на две лыжи, и Архангельский свесился за борт, уравновешивая их. Наконец, под самым носом у передней лошади Микулин выскочил обратно на дорогу.
— Молодцы, — сквозь шум мотора услыхали они голос Дзержинского.
Сразу же начинался крутой спуск. Сбросив газ до предела, Микулин стал спускаться.
Снова пошли мелькать мимо избы, поля, леса. Вот и густой сосновый бор. Дзержинский тронул Микулина за плечо, показывая рукой на дорогу, которая сворачивала в лес. Поехали еще тише. Вдруг впереди выросли фигуры солдат с винтовками. Что это? Засада? Микулин оглянулся на Дзержинского. Тот жестом приказал ему остановиться. Несколько человек подбежало к саням. Увидев Дзержинского, старший взял под козырек и что-то на ухо сказал председателю ВЧК.
— Чекисты, — облегченно вздохнул Микулин.
По дороге их несколько раз останавливали посты. Наконец, заснеженная колея привела их к ограде, за которой стояло несколько изб.
Дзержинский и его спутник вылезли из саней.
— Спасибо, товарищи, — кивнул им Дзержинский, сказал подбежавшему чекисту: — Позаботьтесь о водителях.
— Пожалуйста, за мной, — обратился тот с латышским акцентом к Микулину и Архангельскому.
Он привел их в жарко натопленную избу, усадил за стол, налил каждому по стопке коньяку и поставил перед ними дымящийся котелок щей и сковородку с кашей и мясом.
Только сейчас, когда нервное напряжение спало, Микулин понял, как он устал, продрог и голоден. Наевшись, оба залезли на печку спать.
«Куда мы привезли Дзержинского? — пронеслось в голове у Шуры. — Как все таинственно, лес, засады…»
Проснувшись на следующий день, они пошли запускать мотор, он так замерз за ночь, что хотя оба стали мокрыми от пота, он так и не завелся. Из соседней избы позвонили по телефону в КОМПАС. Приехал Пуржелис на вторых санях и привез запасной винт и склянку с эфиром. На следующий день с помощью эфира удалось запустить двигатель, и Микулин с Архангельским возвратились домой. В Москве Бриллинг сразу же сказал, что товарищ Дзержинский просит их завтра зайти. Утром следующего дня оба были на Лубянке. Дзержинский принял их в небольшом особняке на Сретенке, рядом с главным зданием.
— Я пригласил вас, товарищи, — сказал Дзержинский, — чтобы поблагодарить за поездку. Я первый раз ехал в аэросанях и убедился, как они необходимы зимой. Ваш КОМПАС делает хорошее дело. Нет ли у вас каких-нибудь просьб ко мне?
— Феликс Эдмундович, — решился Микулин, — во время испытательных пробегов приходится ездить далеко от Москвы. Время сейчас не спокойное.
— Знаю, — кивнул Дзержинский.
— А мы ездим абсолютно безоружные. Нельзя ли нам выдать револьверы?
— Можно, — ответил Дзержинский и повернулся к секретарю. — Оформите разрешение и выдайте товарищам оружие.
Крепко пожав руку Дзержинскому, они вышли в приемную. На столе у секретаря уже лежали в желтых кобурах два небольших браунинга, и секретарь, спросив их фамилии, заполнил бланки разрешений на ношение оружия.
Микулин и Архангельский перепоясали полушубки ремнями с пистолетами и гордые вернулись в «Яр».
Зимой следующего, двадцатого года несколько аэросаней отправились в пробег по маршруту Москва — Тверь — Петроград — Кронштадт. Пожалуй, впервые в истории аэросани заскользили по льду Финского залива. Спустя еще год они вновь появились там — с красным флагом и пулеметом «Максим», когда Красная Армия вместе с делегатами X съезда РКП(б) штурмовала мятежный Кронштадт.
Двадцатый год начался в семье Жуковских и Микулиных с большой радости. Леночка вышла замуж. Мужем ее стал ученик Жуковского Юрьев, первым в мире сделавший расчет геликоптера, впоследствии — действительный член Академии наук СССР.
Правда, в душе Шура недоумевал: за Леночкой уже давно ухаживал Володя Ветчинкин, но почему-то она избрала Юрьева. Кто может понять психологию девушек?
Жуковский был рад счастью дочери. Но его могучий организм, подточенный напряженной работой, начал сдавать. Николай Егорович неожиданно заболел воспалением легких. По указанию Совнаркома его поместили в лучший санаторий в подмосковном Усове. Туда по нескольку раз в неделю ездили к нему Александр Александрович Микулин и Вера Егоровна, к тому времени перебравшаяся в Москву, и Шура, и Стечкин, и Архангельский, и Ветчинкин, и все его ученики.
Наконец, к общей радости, Жуковский стал поправляться. Но тут на него обрушилось новое горе. Леночка заболела менингитом и скоропостижно 15 мая 1920 года умерла. Архангельский и Стечкин отправились к Донскому монастырю искать место на кладбище для могилы Леночки. Если бы они знали, что меньше, чем через год, здесь же они опустят в могилу своего любимого учителя…
Смерть дочери так потрясла Жуковского, что у него в августе произошло кровоизлияние в мозг. И тем не менее он не сдавался. Едва ему стало лучше, как он вновь, лежа в постели, полупарализованный, принялся за работу.
Осенью Ветчинкин приехал к Микулину, Архангельскому и Стечкину. В это время «три мушкетера» снимали квартиру в Глазовском переулке, рядом со Смоленской площадью.
— Я только что от Николая Егоровича, — сказал Ветчинкин, кладя на стол исписанные листки. — Он передал мне статью для печати. Когда я начал ее редактировать, то увидел, что Николай Егорович в одном месте ошибся в расчетах: написал синус вместо косинуса. А потом начал от него избавляться. Как быть? Сказать об ошибке Николаю Егоровичу нельзя, это его огорчит, что при его состоянии просто опасно. А печатать с ошибками тоже нельзя. К тому же, Николай Егорович ждет корректуру этой статьи. Что делать?
Микулин, Стечкин и Архангельский молчали, внимательно разглядывая рукопись. Ошибка Жуковского была налицо. Наконец, Архангельский предложил:
— Давайте поедем в ЦАГИ к Туполеву. Он что-нибудь придумает.
В здоровенном компасовском «кадиллаке» все четверо поехали к Туполеву. Тот внимательно выслушал их и, достав несколько листков бумаги, положил их на стол.
— Сейчас мы, — сказал он, — снова будем
