каждый в отдельности выводить формулу по методике Николая Егоровича, но без ошибок. Потом посмотрим, что у нас получится.
Все пятеро уселись за стол и заскрипели перьями. Через полчаса Туполев внимательно просмотрел ответы.
У всех они сошлись.
— А что у Николая Егоровича? — сказал Ветчинкин, сравнивая формулу Жуковского с полученным ими ответом.
— Что за черт! Да ведь у него тоже правильный ответ!
— Не может быть! — удивился Стечкин.
С изумлением уставились на рукопись Жуковского, действительно, конечная формула была правильной.
— Ну, тем лучше, — проговорил довольный Туполев, — значит, все в порядке и будем печатать наше решение.
Но как дядя Коля умудрился найти правильный ответ, даже напутав в вычислениях? Эта мысль не давала Микулину покоя.
И когда, через несколько дней он, Архангельский и Стечкин повезли корректуру к Жуковскому в Усово, Шура вдруг спросил Жуковского:
— Дядя Коля, а ты знаешь, что при выводе формулы ты перепутал синус с косинусом. Как же тебе удалось получить правильный ответ? А конечная формула у тебя правильная, мы проверяли.
Жуковский улыбнулся.
— Так ведь мне еще в начале ясен конечный результат. А доказательство я пишу не для себя, а для вас.
Двадцатый год для Жуковского был знаменательным — исполнялось 50-летие его научной деятельности. Московские ученые преподнесли ему лавровый венок и винт НЕЖ — названный по начальным буквам его имени, отчества и фамилии, который он сам рассчитывал.
Жуковский прожил большую жизнь. Но самое большое счастье ему было суждено испытать в конце своего жизненного пути. Владимир Ильич Ленин подписал знаменитое постановление Совета Народных Комиссаров. Это была огромная радость не только для Николая Егоровича, но и для всех его учеников.
«В ознаменование пятидесятилетия научной деятельности профессора Н. Е. Жуковского и огромных заслуг его «как отца русской авиации», Совет Народных Комиссаров постановил:
1. Освободить профессора Жуковского от обязательного чтения лекций, предоставляя ему право объявлять курсы более важного научного содержания.
2. Назначить ему ежемесячный оклад содержания в размере ста тысяч (100 000) рублей с распространением на этот оклад всех последующих повышений тарифных ставок.
3. Установить годичную премию Н. Е. Жуковского за наилучшие труды по математике и механике с учреждениями жюри в составе профессора Н. Е. Жуковского, а также представителей по одному: от Государственного Ученого совета, от Российской Академии наук, от физико-математического факультета Московского Государственного Университета и от Московского математического общества.
4. Издать труды Н. Е. Жуковского.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)
Управляющий делами Совета Народных Комиссаров
В. БОНЧ-БРУЕВИЧ
Москва, Кремль.
3 декабря 1920 г.»
Жуковский был счастлив, но силы его уже были на исходе. В один из приездов сына Сергея, Шуры Микулина и Бори Стечкина он, старый профессор, проэкзаменовавший за свою жизнь тысячи студентов, принял у сына, студента Института инженеров воздушного флота последний экзамен по механике.
Он помнил, что обычно в канун Нового года в Орехове всегда была елка и попросил, чтобы и ему поставили небольшую елочку в палату.
В ночь на Новый год у Жуковского произошло вторичное кровоизлияние в мозг. И 17 марта его не стало.
В последний раз поехали в Усово к Жуковскому Микулин, Стечкин, Архангельский. Поехали для того, чтобы перевезти гроб с его телом в Москву в техническое училище, где должна была состояться гражданская панихида.
В ту зиму двадцать первого года в Подмосковье выпало очень много снега, и большой «кадиллак» с Архангельским за рулем не смог доехать до санатория. Микулин и Стечкин отправились за гробом, а Архангельский, развернув автомобиль, ждал их на дороге.
Через час они появились, подталкивая сани, на которых стоял гроб. Потом они его положили поперек бортов машины и отправились в Москву.
Миновав Басманную, Архангельский вдруг увидел, что у Елоховской церкви стоит толпа. Он сбавил ход. Это были студенты разных московских вузов, пришедшие проститься со своим старым профессором. Студенты стояли шпалерами вдоль улиц, по которым Архангельский вел машину. Было очень-очень тихо и только что-то в кардане автомобиля пощелкивало как метроном. Микулин и Стечкин, не стыдясь слез, стояли у гроба Жуковского. Когда похоронная процессия медленно направилась на кладбище, над ней пронеслись самолеты, и летчики, прощаясь с «отцом русской авиации», сбросили на гроб букеты фиалок.
Жуковского похоронили рядом с Леночкой, а его сын Сережа переехал к Вере Егоровне. Но и он ненадолго пережил отца — в 1924 году Сережа скоропостижно скончался от перитонита.
Со смертью Жуковского совпало и закрытие КОМПАСа. Во время заседания в Москве X съезда партии в Кронштадте вспыхнул мятеж.
Все сани, бывшие на ходу в конюшне «Яра», срочно ремонтировались, на них устанавливались пулеметы, и они отправлялись в Питер, чтобы принять участие в штурме мятежной крепости. А после того как в КОМПАСе уже не оказалось саней, последовал приказ о его роспуске. И все разбрелись кто куда. Архангельский — в ЦАГИ, Стечкин — в МВТУ.
Микулин не знал, куда деваться. Больше всего он хотел строить моторы. Но где их строят в стране, только что вынесшей семь лет мировой и гражданской войны, сотрясаемой мятежами и кулацкими восстаниями, умирающей от голода и тифа, погружающейся, по мнению Герберта Уэллса, «во мглу»…
А пока Микулин столкнулся с элементарной проблемой — как заработать себе на хлеб насущный. В КОМПАСе жилось неплохо, потому что всем служащим в получаемый паек включали спирт. Спирт, разумеется, Микулин не пил, но зато на Сухаревке на него можно было выменять много продуктов. А как быть сейчас? К тому же надо помогать маме и папе.
Вскоре ему удалось устроиться на небольшой полукустарный заводик в должности сразу и директора, и главного инженера, и главного конструктора, и главного технолога. А выпускать надо было железные миски. Микулин долго возился с ремонтом допотопного пресса и с изготовлением штампа. Но когда начали штамповать миски, они из-под пресса выходили с рваными днищами. Микулин недоумевал, в чем дело. Может быть, смазать чем-нибудь штамп, чтобы уменьшить трение металла о металл. Но чем? А что, если пойти по обратному пути, сделать поверхность железного листа гладкой, счистить с него ржавчину? Попробовал, сам до седьмого пота сдирал наждаком с железного листа рыжую ржавчину, — получилось. Теперь второй вопрос: как в дальнейшем очищать железо от ржавчины? Вручную это очень сложно. Попробовал потравить кислотой — опять получилось. И вскоре у пресса к концу рабочего дня громоздилась куча мисок.
Конечно, миски — это не мотор, но все-таки приятно решить и такую задачу.
К этому же времени относится первое знакомство Микулина со многими артистами прославленного МХАТа и самим Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко. Было это так. Однажды
