стало холодным и исчезло, а после не осталось ничего. Ни-че-го. Как будто я сдернул с кровати простыню, но вместо матраса и пружинной сетки под ней оказалась только… пустота. Пустое черное пространство там, где должна была находиться реальная жизнь.
– Звучит ужасно.
– Угу, это было ужасно, Паркер. Но затем, секунду спустя, я открыл глаза и снова оказался в лесу. И я должен тебе сказать, что я никогда еще так не радовался. Ведь теперь я хотя бы находился где-то, вместо того чтобы быть нигде. Я заплакал, мать твою, без шуток. Я сел и проплакал, наверное, час, а перестав, обнаружил, что слышу этот… звон в ушах. Поначалу я подумал, что это пустяки, просто остаточный шум, тот, что от выстрела, которым ты вышиб мне мозги, но я довольно быстро смекнул, что это не так. Тебе наверняка известен тот звук, о котором я говорю, – что-то вроде головной боли, которую ты вроде как можешь слышать. Как будто в моем мозгу бил барабан. Сначала этот звук был слабым, но он становился то тише, то громче в зависимости от того, в какую сторону я шел. Сперва я пытался уйти от этой хрени, но голова у меня болела тем больше, чем дальше я отходил от источника этого мерзкого звука. Вот я и подумал – к черту! Я все равно уже умер, так что не будет вреда, если я попробую двигаться в другую сторону, чтобы посмотреть, что произойдет. Это ведь меня не убьет, верно? Как бы то ни было, я шел всю вторую половину дня и всю ночь, следуя за этим звуком, пока он не стал единственным, который я мог слышать. Я следовал за ним всю ночь. А затем, как только я пришел сюда и увидел, что ты тут спишь, этот звук просто… – Он щелкнул пальцами обеих рук. – Пропал. Как будто его никогда и не было. Это что-то значит, не так ли?
– Не знаю. Тебе лучше знать.
Нэйт картинно закатил глаза:
– Почему ты так считаешь? Когда я пришел в себя, этот звук уже был. Это ты у нас слушал объяснения учителей в школе и все такое прочее. Ты узнал что-нибудь такое, что могло бы помочь нам здесь? Обычно подобная хрень что-нибудь да значит, разве не так?
– Все что-то значит или же ничего не значит.
– Паркер, дай мне полезный ответ.
– Но, если вдуматься, – сказал Паркер, – кое-что я все-таки узнал. И это может оказаться полезным.
– В самом деле? И что это?
– Привидений не существует, – ответил Паркер. – Так что ты нереален, мать твою.
Нэйт усмехнулся и потыкал себя жирными пальцами:
– Ну, не знаю, сам я чувствую себя вполне реальным. Не сказал бы, что я на все сто процентов осязаем, – он попытался поднять с земли камень, но его пальцы прошли сквозь него, – но все-таки я существую. Скажи, сквозь тебя когда-нибудь пробегал олень? Должен признаться, что это странное чувство. И, по правде говоря, вряд ли это было приятно самому оленю.
Нэйт сделал шаг к Паркеру, тот попятился и ткнул в голову своего мертвого друга черным топором.
– Нет, нет, нет, не надо, – сказал Паркер. – У меня кошмар, или нервный срыв, или не знаю, что еще, но не может быть, чтобы ты на самом деле был Нэйтом, путь даже бестелесным. Ты какая-то больная часть моего мозга, которая зачем-то вешает мне лапшу на уши. Нэйт мертв. Ты. Не. Он.
– «Может быть, вы вовсе не вы, а непереваренный кусок говядины, или лишняя капля горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренная картофелина», – злорадно пропел Нэйт, танцуя на месте. – Скажи, как там дальше, Парк, давай. Ты же знаешь следующие слова. «Может быть, вы явились не из царства духов, а из духовки, почем мне знать?» Давай говори.
Паркер ничего не сказал.
Нэйт показал ему средний палец:
– Что ж, ладно. У тебя паршиво получается играть роль Скруджа, а мне не очень-то улыбается изображать Марли.
Что-то внутри Паркера смягчилось.
– Когда ты это прочел?
– Что?
– «Рождественскую песнь». Когда ты ее прочел? Ты всегда говорил, что это чтение для геев, а это, на мой взгляд, полная туфта. Я не знал, что ты вообще читал Диккенса.
Нэйт кисло улыбнулся:
– Я его и не читал. Но мне понравилось то, что с этим сделали в «Маппет-шоу», и то, как это подавал тот старый англичанин в фильмах про Бэтмена, когда я смотрел все это в детстве. Мой отец всегда заставлял меня смотреть этот фрагмент перед тем, как мы открывали рождественские подарки. – По его лицу пробежала тень. – Но, полагаю, теперь эта тема закрыта.
Что-то холодное и жуткое пробежало по спине Паркера от пояса до плеч и осталось там, придавливая к земле.
– Тебе не следовало заставлять меня делать это, – хрипло прошептал он.
– Я тебя не заставлял, Паркер. Ты сам притащил сюда револьвер, нацелил его мне в лицо и нажал на спусковой крючок. Тут целиком твоя вина. Все это потому, что ты не смог держать себя в руках. Нельзя отказываться посмотреть в лицо правде только потому, что тебя от нее воротит.
В груди Паркера вспыхнула прежняя злость, ярко-голубая и обжигающая, но он не заорал на призрака, не начал ругаться – он не сделал вообще ничего. Только уставился на Нэйта, затем опустился на колени, собрал свои вещи, взвалил рюкзак на плечи и пошел прочь. Слушать ту хрень, которую нес Нэйт теперь, когда был мертв, ему хотелось не больше, чем когда этот говнюк был жив.
Он шел между деревьями быстрым шагом, стараясь отойти как можно дальше от площадки для лагеря, впечатывая ботинки в землю с такой силой, будто они были Божьей карой, и с громким хрустом ломая сухие ветки, устилающие его путь. Ему было приятно что-то ломать.
Впереди из-за деревьев вышел Нэйт и укоризненно погрозил ему пальцем:
– Упс. На этот раз тебе не удастся так легко от меня избавиться, дружок. На этот раз я останусь с тобой. И мы станем лучшими корешами.
Паркер обошел его и двинулся дальше, взметая камешки и пыль.
– Я не шучу, чувак, я никуда от тебя не уйду, так что тебе придется к этому привыкнуть, – закричал Нэйт.
Секунду спустя Паркер остановился и посмотрел на него, ссутулив плечи.
– Что тебе вообще от меня надо?
Нэйт скривился, будто съев какую-то дрянь:
– От тебя? Ничего. Неужели ты в самом деле думаешь, что мне хочется таскаться за тобой всю мою загробную жизнь… или как там это называется?
