накормить, убрать за скотиной и поздний уход на короткий отдых. Крову доили последний раз около полуночи. Работа в колхозе, свой огород, дети! День и ночь —сутки прочь. Весна и лето – каждый день аврал! Дрова на зиму из лесу привези, пилой двуручной напили, наколи, сложи, да не абы как, а чтобы ветерок продувал, дождик не попадал. И зимой и летом три, а то и четыре раза в день себе и скотине поесть приготовь, дровишки принеси, плиту растопи. Посевы. Ничего само по себе не вырастет, кроме сорняка. Картошка тоже сама по себе не растет – её удобрять, окучивать надо, да не раз. Пшеницу скосить, обмолотить. Сено скосить, высушить, собрать, да на сеновал привезти. А руки только две. Вот зимой полегче! Снег до порога, да отдыха немного! Вот и есть оно мое счастье!». И надолго замолкал. Я смотрел на его руки, которые большую часть жизни держали инструменты, обеспечивающие эту жизнь. Это поколение – истые мастера жизни! Низкий поклон им!
В девяностые, когда началась повсеместная приватизация, в разговоре с председателем сельсовета выяснилось, что у меня появилось право претендовать на хутор «Чаняс», поскольку на тот момент я оказался единственным живым из всех когда-то проживавших на этом хуторе. Последняя хозяйка хутора Олга умерла незадолго до этого. Почти год хутор пустовал. За это время его успели «подраздеть». Разобрали печку, плиту. Вынесли окна и двери.
Разговор этот зашёл с председателем из-за не столь давней истории. В середине восьмидесятых я работал на производственном объединение ВЭФ уже в должности заместителя главного механика. Главным механиком в то время был Юрис Лусте, наш кулдигский. И уж не помню, как это случилось, в очередной мой приезд в Снепеле, в дружеском разговоре с председателем сельсовета зашла речь о возможном моём переезде сюда.
– Давай! Механические мастерские у нас большие!
– Да не знаю я технику эту.
– Тогда секретарем партийной организации колхоза! Дом дадим!
К этому времени колхоз построил в центре шесть Ливанских домиков. По тем временам это был предел мечтаний. Двухэтажный дом с центральным отоплением, канализацией, собственным тёплым гаражом. По приезде на завод я своё желание озвучил своему другу Феликсу Корнелиусу. Он в это время был секретарём партийной организации завода. Через несколько дней секретарь Пролетарского райкома партии Чевачин Валерий Николаевич позвонил мне и сказал кратко:
– И не думай!
И добавил:
– Еще наработаешься в деревне.
Решения райкома партии тогда не обсуждались, а если обсуждались, то, как правило, последствия были со знаком минус. И вот теперь мне предлагали хутор. К тому времени жизнь вошла в определенный ритм: за мной был завод, квартира в Риге, водные хобби, да и настрой другой. Это были 90-е. На глазах прошлый мир рушился и я обязан был выстоять.
– Подари этот хутор молодожёнам! – сказал я председателю. Он так и сделал.
При встрече с молодоженами я попросил дать мне возможность на хуторе отдохнуть, когда приеду на несколько дней. Не случилось.
Сегодня хутор живет и, не в пример многим, можно сказать процветает. Старый полуразрушенный хутор возродился. Светлой дороги вам, новые латышские крестьяне, и тебе, хутор моего военного детства!
В 1947 году я уже ходил на заработки…
Я и сегодня не забыл все те уроки, которые мне дала моя первая в ощущениях и осознании Родина.
В 1947 году я уже ходил на заработки. Старшие ребята пилили и кололи дрова, а я складывал их в круглые штабеля. Складывают их так только в Курземе. Мы пасли коров, копали на болотах подстилочный торф, ходили поводырями лошадей, окучивали и собирали картошку, в близлежащих колхозах пололи и убирали свёклу, убирали камни с полей. За это получали зарплату, как правило, «натурой» – продуктами. Какая это была гордость, когда привозили к дому на телеге мешок картошки, заработанной своим трудом, или когда приносили домой молоко, яйца, а иногда и кусок мяса.
Мы жили втроём – мама, бабушка и я. Николая, после приезда в Кулдигу забрал НКВД, как находившегося на оккупированной территории, и лишь через полгода, из Сибири, от него было получено первое письмо. Весь цикл хозяйственного обеспечения дома ложился на меня
Десять вёдер воды как минимум каждый день надо было принести домой. Единственная колонка стояла на перекрёстке двух улиц, метрах в ста от дома. Около неё всегда была очередь. Качали вручную. Зимой вокруг неё приходилось скалывать лёд, а тротуар, который утром был очищен ото льда и снега и посыпан песком, к обеду превращался в каток, и было обидно, когда почти у самого дома ты падал. Хорошо, если успевал увернуться от разливающейся из вёдер воды.
Разлитая вода замерзала. Лёд посыпали песком. Вода проливалась на песок, и опять образовывался лёд. К концу дня пройти по тротуару было невозможно. Шли проезжей дорогой и всё повторялось! В радиусе ста метров это была единственная колонка!
Иногда летом вода в колонке пропадала и качала «всухую». Тогда приходилось оставлять в ведре воду и заливать в колонку, чтобы её «завести».
Зимы в сороковые годы были суровые, снежные. Сугробы достигали окон. С черепичной крыши нашего дома мы скатывались прямо в сугробы. За этот подвиг наказывали, потому что нарушался крепёж глиняной черепицы, которой была покрыта крыша.
Печку топили утром, а когда стояли крепкие морозы, то и вечером.
Плиту топили три раза в день – утром, в обед и вечером. Все просто: хочешь попить чай – топи. Дрова и растопку я приносил с вечера и складывал у печки. Приятно было утром проснуться и зайти на кухню. Плита растоплена. У плиты уже бабушка, что-то варит, жарит. Кухня всегда была самым тёплым местом в доме.
Дрова привозили по осени. Их надо было напилить, наколоть и сложить в сарай. Пилили дрова вдвоём с бабушкой двуручной пилой. Работа была не столь трудной, сколь однообразной. Мне очень не нравилось пилить. Бабушка устанавливала норму распилки в день. После выполнения нормы отпускала меня гулять. Колол дрова я с удовольствием. Я играл с ними в войну. Каждое полено я представлял немецким солдатом. Не промахнись…
В 1948 году я уже ходил на заработки. Старшие ребята кололи дрова, а я складывал их в круглые штабеля. Это были первые навыки работы в коллективе, первые распределения заработанного по «коэффициенту трудового участия». Работы по заготовке дров на зиму начинались летом и заканчивались осенью. Зимы тогда были долгие и морозные, альтернативного отопления не было. Однажды наша «команда» получила «заказ» – в определённые сроки наколоть и сложить дрова в
