знакомая актриса рассказала Микулину, что Немирович-Данченко решил поставить во МХАТе музыкальный спектакль «Дочь мадам Анго».
Но вот беда, когда из переоборудованной оркестровой ямы понеслась музыка, звук пошел не в зал, а куда-то под сцену. В середине партера уже не слышно оркестра, про бельэтаж и балкон говорить нечего. Что бы изобрести такое, чтобы спектакль стал возможным? Изобрести? Микулин всегда был готов, тем более что сложилась столь необычная ситуация.
Он тщательно побрился, пристегнул свежий крахмальный воротничок и отправился в Камергерский переулок во МХАТ.
Немирович-Данченко встретил Микулина очень приветливо и тут же пригласил на репетицию оркестра. Действительно, в зале музыка была еле слышна. После репетиции Микулин спустился в оркестровую яму. А поднявшись на сцену, сказал Немировичу-Данченко:
— Владимир Иванович, прикажите на пол оркестровой ямы уложить битое оконное стекло. Звук, в соответствии с законами физики, отразится от него и пойдет наверх, в зал.
— Неужели этого будет достаточно? — удивился режиссер.
— Попробуйте. Риск не велик.
— Верно.
Через два дня уложили стекло в оркестровой яме, и музыка стала слышна в зале.
Вскоре Немирович-Данченко опять обратился к Микулину: механизм вращения сцены очень грохотал. Надо было уменьшить шум.
Осмотрев механизм, Микулин увидел, что главным источником шума являются опорные металлические катки. Он рекомендовал заменить их обычными автомобильными колесами с пневматическими шинами.
Наконец, Микулин помог установить над сценой спринклерные установки, которые в случае пожара заливали сцену водой, а при нужде изображали дождь. Часто бывая в театре, общительный Микулин быстро познакомился и потом подружился со многими молодыми артистами, особенно с Михаилом Яншиным.
Казалось, на жизнь нечего жаловаться. Микулин хорошо зарабатывал на заводе. Знакомства завел самые интересные, стал свой человек в артистической среде. И тем не менее он с острой тоской вспоминал и сарай, в котором ржавел АМБС, и конюшню «Яра». Ему казалось, что из жизни ушло самое главное — радость творчества, сознание своей значимости.
Вот почему он буквально подскочил, когда услышал, что Николай Романович Бриллинг организует первый в стране научно-исследовательский автомоторный институт — НАМИ.
В тот же вечер он позвонил Бриллингу домой.
— Куда же вы пропали, Александр Александрович? — услышал он в трубке бодрый голос Бриллинга. — Я вас уже давно ищу. Мы собираем наших старых компасовцев. И Евгений Алексеевич Чудаков уже с нами. И много других инженеров. Собственно говоря, все штаты заполнены.
— А как же я? — заволновался Микулин.
— К сожалению, осталась скромно оплачиваемая должность старшего чертежника.
— Сколько? — поинтересовался Микулин.
Бриллинг сказал. Микулин прикинул — зарплата чертежника была почти в десять раз меньше того, что он зарабатывал на мисках.
— Все равно, Николай Романович, я согласен.
— Ну, и отлично, — сказал Бриллинг, — завтра сдавайте свои дела. А послезавтра милости прошу. Будем вместе строить моторы.
6. В ПОИСКАХ АЛЬТЕРНАТИВЫ
За время своего существования НАМИ несколько раз переезжал с места на место. Но родился он в одном из помещений МВТУ. Там в небольших комнатах сидели за досками конструкторы. Место Микулина оказалось около окна, в уголке. Он сел и начал осматриваться. За соседней доской инженер, наверно уже не первый день, бился над конструкцией головки авиационного мотора, разработанного Бриллингом — НРБ. Головка у него явно не получалась. И то, что почти все проходящие мимо то и дело бросали взгляд на его доску, говорило, что головка похоже задерживает и разработку остальных чертежей.
Микулин очень быстро вычертил какую-то пустяковую деталь, которую ему поручили, и все остальное время придумывал свою конструкцию головки.
Вечером, придя домой, он наскоро попил чаю и уселся чертить. К полуночи чертеж был готов. Микулин свернул его в трубку. Утром, идя на работу, он захватил его с собой. Явившись в НАМИ, он положил рулон на подоконник и, как ни в чем не бывало, уселся за доску.
Вскоре появился Бриллинг. Оглядевшись, он заметил Микулина и поспешил к нему.
— Здравствуйте, Александр Александрович! Наконец-то вы у нас.
— Здравствуйте, Николай Романович, — поднялся ему навстречу Микулин.
Бриллинг поглядел на доску.
— Я хочу подключить вас к проектированию головки НРБ, — начал Бриллинг. — Подумайте над ней. Может быть, у вас появятся мысли. А то она нам весь двигатель тормозит.
— А я уже подумал, Николай Романович, — сказал Шура со смиренным видом.
— Когда же?
— А вчера, — Микулин неторопливо развернул чертеж, прикнопил его к доске и отступил на шаг.
Бриллинг замер от изумления. Его глаза внимательно изучали линии чертежа.
— Так, — сказал он и быстро ушел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся, ведя за собой Владимира Яковлевича Климова и Евгения Алексеевича Чудакова. Те тоже с изумлением уставились на чертеж.
— Знаете, Александр Александрович, — начал Бриллинг, — я вас уже не первый год как знаю, но сегодня вы меня удивили. Мы столько с этой головкой бились, а вы…
— Veni, vidi, vici[4], — сказал, улыбаясь, Чудаков.
— Даже неловко, что вы числитесь старшим чертежником, — Бриллинг дружески потрепал его по плечу.
Ровно через месяц Микулин был назначен инженером-конструктором.
Диапазон работ НАМИ в то время был чрезвычайно широк: институт занимался авиационными двигателями, автомобильными моторами, а также и конструированием самих автомобилей и даже созданием моторов для танков. При этом среди авиационных двигателей разрабатывались и нефтяные, и дизельные, и бензиновые как с воздушным, так и водяным охлаждением. Кроме того, Бриллинг по старой «компасовской» привычке строил еще и аэросани.
Такой разнообразный типаж двигателей, по сути дела, проектировали всего два десятка человек. И хотя в этих условиях вряд ли можно было говорить об узкой специализации, но тем не менее Шура старался работать, в основном, над авиационными двигателями. 1922 и 1923 годы Микулин конструировал и строил бриллинговский НРБ. Двигатель не пошел. Но Бриллинг и все его сотрудники к тому времени понимали, что отрицательный результат — тоже результат. Главное, запоминать свои ошибки и не повторять их.
А ошибок еще предстояло сделать очень много. Ведь НАМИ, выражаясь по-современному, начинал с нуля. Моторостроение практически не существовало, те немногие заводы по сборке авиамоторов, которые были созданы перед первой мировой войной и во время войны, практически бездействовали.
Сама экспериментальная база НАМИ была очень слабенькой: десяток-другой станков. И каждую новую конструкцию приходилось создавать на ощупь, методом проб и ошибок. Но именно слабость экспериментальной базы Бриллинг, как ни парадоксально, решил компенсировать очень высоким уровнем теоретических исследований, благо сам он был первоклассным теоретиком.
Впоследствии по его инициативе были закуплены за границей образцы зарубежных двигателей. Их разобрали, сделали с них кроки — эскизы. Микулин буквально обнюхивал каждую деталь — это тоже была учеба. Потом чертежи. И уже по готовым чертежам теоретики-прочнисты НАМИ, среди
