Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
критика, над которым издевался Достоевский, что, будто пушкинская сваха, «речь ведет обиняком», критика, зараженного «старческой болезнью левизны», по определению Павла Маркова.
Нельзя сказать, что только театральные критики повинны в грехе излишней комплементарности. Об этом писали тогда и в «Литературном обозрении», и в «Вопросах литературы». Приводились даже цифры – на 300 статей приходится только три отрицательных. Согласимся, что эти данные не соответствуют нашему непосредственному читательскому опыту. Не соответствуют они и нашему зрительскому опыту – ведь здесь картина такая же.
Да, приходит новое время, а оно приносит, по слову Белинского, «новые требования, более трудные для исполнения, чем прежние».
Мы бесконечно обогатили формальную сторону театра, его выразительность и изобразительность. Мы почувствовали его структурную природу, мельчайшую сеть зависимостей и отношений. И ждали глубины, объемности, цельности.
Мы узнали цену преемству в Искусстве, почувствовали, что позади у нас не традиция, а традиции, а значит, впереди у нас не путь, а пути. Многообразие исканий – вот еще одно завоевание.
Плененные «карнавальными» идеями минувших десятилетий, мы в жизни и в искусстве начинали ценить трудовой аскетизм, терпение.
Сошла на нет конфронтация между «физиками» и «лириками», гуманитарные и естественные науки не слились в одну, как предполагалось еще недавно, но сблизились. Мы испытали период прозаизации стиха, возрождение лирической прозы, кинофикации театра, театрализации кинематографа. Мы вновь почувствовали синтетическую природу русского искусства, отмечавшуюся еще Блоком, и возжаждали такого искусства.
«Русский писатель всегда хочет написать что-то вроде Евангелия, книгу по всему миру», – говорил Каронин Горькому. Максимум задач при терпении и способности ждать их свершения – тоже итог периода.
Обозреваемый период был насыщен сложной духовной жизнью, которая, не проступая на поверхность, была, быть может, менее яркой, чем предшествующая, но, думается, более глубокой. Она еще не принесла своих плодов, семя только брошено в землю, жатва еще была впереди.
Есть своя прелесть в тех периодах, когда сложная духовная жизнь уходит в недра, существует подспудно. И требуется умение всматриваться в кипение «пузырей земли», они свидетельствуют, что «там, внутри» что-то происходит. Это историческая отсрочка, а не конец. И, говоря языком философской поэзии, «Тогда былое удержимо, // Грядущее заранее зримо, // Минута с вечностью равна». А на языке философской прозы та же мысль выражается так: «В настоящем и прошедшее не уходит, и будущее прежде прихода ощутительно… Тайна веков слышна».
Любой ренессанс опирается на традицию. Такую роль в развитии поэзии и театра, да и гуманитарной науки 60-х годов XX века сыграли наши 20-е годы. Каждый выбирал из них свое, кто – Маяковского, кто – Есенина, кто – Станиславского, кто – Мейерхольда, кто – Тынянова, кто – Бахтина. Вот только плохо, что каждая традиция старалась победить другую, доказать свою единственность. Сейчас мы научились сплавлять, скрещивать традиции, ощутили их корни в далеком прошлом. Пришло время собирать, а не расточать, синтеза, преображения искусства и жизни.
Последний акт пьесы может быть первым актом другой. Послесловие к сезону есть одновременно и предисловие к новому.
Часть четвертая. Иду на «Грозу»
1982–1983
Глава I
Он был не блестящ, этот сезон, лишенный крупных событий и знатных завоеваний. Тем не менее, он остается чрезвычайно показательным, ибо говорит о сложных внутритеатральных процессах, о подготовке новых театральных поворотов.
П. Марков
Одним из трудных за последние годы оказался театральный сезон 1982–1983 годов. Начало было довольно ярким и обнадеживающим: осенью московские театры открылись премьерами, подготовленными в конце предыдущего сезонама. Среди них сразу привлекли внимание «Смотрите, кто пришел» Владимира Арро и «И порвется серебряный шнур» Алексея Казанцева в Театре им. Маяковского, «Равняется четырем Франциям» Александра Мишарина в Московском драматическом театре и Театре им. Вахтангова, «Порог» Алексея Дударева в Театре им. Станиславского и «Счастье мое» Александра Червинского в ЦАТСА. Сезон должен был набрать высоту зимой, в дни празднования 60-летия образования СССР. Однако именно зимой и обнаружилось, что высоты, достигнутые театрами, в большинстве своем местного значения: что принципиальных, поворотных спектаклей ни на классическом, ни на современном материале театры не создали, более того, они в этом сезоне и не предвиделись. Театры напоминали спортсменов, у которых пик формы явно не совпадал с решающими выступлениями. Разрыв между спросом и предложением, между уровнем желаемого и достигнутого оказался очевиден. Именно зимой и состоялся ряд серьезных заседаний в Министерстве культуры СССР и РСФСР, в ВТО начались дискуссии на страницах «Литературной газеты» и в журнале «Театр». В «Литературной газете» и «Советской культуре», в «Правде» и «Известиях», «Комсомольской правде» и «Советской России» появились достаточно жесткие и требовательные статьи критиков, явно недовольных состоянием театра и собственным благодушием. Пресловутая комплементарность театральных критиков (появилась даже статья под названием «Давайте говорить друг другу комплименты») начала преодолеваться изнутри, вызывая недовольство, а то и ярость режиссеров, сетовавших прежде на отсутствие критического запала в театральной печати. Расхождение между театром и критикой лишь подчеркнуло сложные процессы, происходящие в разных театрах по-разному.
К сожалению, критик работает лишь с внешними симптомами и на их основании ставит диагноз, а болезненная нервозность «пациентов» заставляет его делать выводы мягче и деликатнее, чем подчас следовало бы. «Рентген», «просвечивание» требует знакомства с театром изнутри, а руководство театров, как правило, делает все для того, чтобы отрезать труппу от непосредственных контактов с критикой.
Сезон зимой как бы надломился. Будто машина на крутом подъеме резко переключила скорость, чувствуя, что на прежней гору не одолеть, да и двигатель что-то забарахлил. Слышен рев мотора, а автомобиль еле ползет, вот-вот остановится. Если воспользоваться терминологией известного историка культуры Арнольда Джозефа Тойнби, театр зимой пережил «брейкдаун» (надлом)[35].
Тому способствовало много обстоятельств, на театральных часах совпало несколько стрелок.
В ряде театров болезненно происходит перестройка. Очевидный пример – Театр им. Пушкина, где смена главных режиссеров, всегда болезненно проходящая в театрах, дополнилась еще неотлаженным производственным процессом, в результате чего не были показаны в срок два запланированных спектакля. Но то, что в этом театре видно невооруженным глазом, в той или иной мере сказывается в практике многих театров. Бросалось в глаза снижение производительности театров. Возрождение традиционного фестиваля «Московская театральная весна» помогло обозревателю сезона. К участию в фестивале допускались те спектакли, которые были выпущены до 25 апреля 1983 года. Возьмем в качестве точки отсчета эту дату.
Так вот, в период от 25 апреля 1982 года до 25 апреля 1983 года по три спектакля удалось выпустить далеко не всем театрам. А если учесть,
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
