вместо него внутри водяра.
Да, кстати, еще о родственниках. Здесь, на Пряжке, действует странное правило: не пускают друзей-знакомых, только родственников. Так что, если навестить кого из друзей надо, представляешься братом. Троюродным.
В день посещений посреди коридора выставляются столы, за ними рассаживаются больные и пришедшие их навестить. Кому не хватило места за столом, отправляются в столовую.
Возле Первой сидит на посту медсестра, следит, чтобы чего запрещенного не передали. Но если не совсем дурак – не спалишься, и все, что надо, передадут тебе. Душа радуется даже не от осознания той пользы, что ты можешь получить от переданного предмета, а самого факта обладания запретным назло врачам и медперсоналу. Вот вам, суки, моя фига в кармане! Смешно, конечно, но псих, отхвативший зажигалку или лишнюю пачку курева, полдня пребывает в эйфории.
Насчет сигарет: весь запас, переданный родственниками, хранится у персонала, и к каждому перекуру каждому пациенту аккуратно выуживается заветная сигарета из пачки. Так что не забалуешь. Но иным одной папироски мало, не накуриться, так что весьма неплохо иметь на кармане еще одну, неучтенную, пачку.
В общем, хорошее время день посещений, когда приходят родственники.
Стигматы
Однажды пациентам было объявлено, что вскоре в стенах нашего Учреждения в рамках психообразования родственников пациентов состоится лекция на тему «Стигма, самостигматизация: типы отношения к болезни».
Неужели среди наших хануриков, бойцов тринадцатого отделения, найдется хоть один человек, способный, подобно святому Франциску Ассизскому, проявить стигматы?
Вы как хотите, а я в это не верю.
Видно, докторам совсем занять себя нечем, раз дошли уже до организации подобных лекций.
Инкогнито
Вот Толик Паркин. Загадочная личность. О нем мало кто что-либо знает, кроме диагноза. Сам о себе Толик тоже почти ничего не рассказывает, лишь обмолвится иногда, обронит пару-другую фраз, словно бы для того, чтобы раззадорить наш интерес, подогреть любопытство.
Толик – брюнет, черные глаза его как щелочки, словно всегда прищуренные. Чисто выбрит, подтянут, собран, и не скажешь, если не обращать внимание на больничную пижаму, что он тоже пациент дурки, как и все остальные психи.
Не знаем, где когда и на кого Толик учился, если учился, но он очень эрудирован, может сообщить иногда какой-нибудь научный факт, дать историческую справку или данные статистики. Цитирует наизусть Блейка, Есенина и даже Суинберна.
Складывается впечатление, что Толик здесь аристократ инкогнито. Нет, мы знаем, конечно, как его зовут, и даже диагноз знаем – психастения («обсессивно-компульсивное расстройство»), но от навязчивого впечатления никуда не уйти.
Вообще-то, есть тут у нас уже один инкогнито, Неизвестный № 65, но он-то обычный псих, а Толик – аристократ дурки, загадочный, как принц в изгнании.
Много интересных персонажей, но Толик поинтересней других-прочих.
Шестерка
Нет, не все отделения столь плачевны и убоги, как счастливое тринадцатое или, скажем, пятое. Есть в больнице имени Святого Николая Чудотворца отделение и впрямь чудотворное. Ну или оно представляется таковым врачам и иной раз пациентам, кто поглупей да полегкомысленней.
Отделение это – реабилитационное, шестое по номеру, «шестерка» на местном жаргоне.
«Что же чудного, замечательного и удивительного можно сыскать в столь убогой лечебнице, как Пряж-ка?» – спросит недоверчивый читатель и попадет пальцем в небо.
Нет, чудеса и в нашей больничке найдутся, не считая людей – главного чуда (смотри о них в главах «Энтузиасты», «Не все так плохо», «Творчество», «Профессионалы»)!
Подогрев таким образом интерес читателя, перейду теперь к изложению темы этого отрывка.
Тому бедолаге, кто провалялся на счастливом тринадцатом, пятом или еще каком отделении больницы несколько недель, если не месяцев, отделение шестое, реабилитационное, покажется сладкой сказкой, раем – хрустальная мечта психа. Судите сами.
Хоть дверей нигде нет, сами палаты выглядят куда опрятней, уютнее как-то, чем на прочих отделениях.
Нет надзорной Первой. И – шок! – на одном отделении тусуются мужики и бабы. Различие проводится лишь по палатам: одни занимают мужчины, другие – женщины.
Кроме того, помимо живого общения с противоположным полом, к твоим услугам книги, журналы, газеты, пианино, гитара, шахматы-шашки-нарды, пинг-понг, всегда есть в свободным доступе кипяток для приготовления чая (на тринадцатом несчастному психу приходится заваривать чай горячей водой из-под крана), телевизор с видеомагнитофоном – смотри сколько влезет, только не ночью, можешь почти в любое время по собственной инициативе побеседовать с врачом. Звонки домой, правда, тоже ограничены. И, наконец, неоценимое преимущество – нет такого непроходимого, дремучего общака, как на отделениях обычных: туалет на каждую палату отдельный (на тринадцатом свой туалет был лишь у первопалатников), никакого банного дня, душем каждый пользуется по желанию. Нет ни лежачих, разлагающихся стариков, ни умственно отсталых, ни аутистов-придурков. И самое главное – нет такого количества народу, если на тринадцатом отделении в пору его «расцвета» набивалось человек по шестьдесят пять – семьдесят, то здесь, на шестерке, едва ли будет треть от этого количества.
Так-то вот. На всех остальных отделениях больницы сломанные человечки сидят без дела, без толку, без смысла, гниют, бока пролеживают. А на шестерке – заебато, весело. Бывает иногда. Это «иногда» бывает и часто. Как повезет.
Проводятся на шестом отделении разные мероприятия, сейшены для реабилитантов, как то: чтение стихов, художественные мастер-классы, шахматные турниры, театральные постановки, сеансы арт-терапии, общие собрания еженедельно под председательством главврача. И даже «дискотеки». В кавычках, потому что всамделишной дискотекой тут и не пахнет. Просто приглушается свет в досуговой комнате, включается не слишком громкая музыка, и пациенты обоих полов танцуют, если эти вялые, смурные движения можно назвать танцем, не прикасаясь друг к другу. Время от времени заглядывает медсестра с ласковым предупреждением: «Будете обжиматься – накажем».
Да что дискотеки. Как-то раз лицезрел я даже театральную постановку, организованную силами пациентов при идейной поддержке врачей и медперсонала. Ставили «Гамлета».
В создании сего шедевра участвовали:
Старшая медсестра (режиссер, хроническое самодовольство);
Адонис (декорации, расстройство личности);
Виктория – не старая еще, но с пепельно-седыми волосами, загорелой, словно дубленой кожей и сломанным носом (костюмы, наркотическая зависимость);
Ваня Игрок (Гамлет, лудомания);
Вероничка (Офелия, галлюцинации);
Надежда Михайловна – дородная, сильно накрашенная тетка предпенсионного возраста (Гертруда, шизофрения);
Володя Успенский (Полоний, МДП);
Толик Паркин (Горацио, психастения);
Эдик – любитель кофе (Клавдий, суицидальные тенденции);
Труляля (Розенкранц, токсикомания);
Траляля (Гильденстерн, ◼◼◼◼).
В образах Розенкранца и Гильденстерна выступили Труляля и Траляля – те самые два торчка с пробитыми черепами, которые на тринадцатом развлекались изготовлением «кабановских» папирос. Эти несчастные создания, близнецы-Эпиметеи, чуть придя в себя после отупляющего безмыслия тринадцатого отделения, с неожиданным энтузиазмом включились в культурно-досуговую жизнь шестерки.
Среди актеров, в меру унылого сброда, выделялась сияющей красотой, свежестью облика Офелия –
