сказала Шари. — Я скорее испытываю страшное чувство облегчения. Этот идиот лейтенант был шокирован, когда я сказала ему об этом!
— Он, наверное, задал кучу вопросов? — поинтересовался я.
— Поэтому-то тебе и пришлось провести столько времени в камере, — подтвердила она. — Я думала, он никогда не остановится. Когда же я говорила ему что-нибудь важное, он лишь искоса поглядывал на меня с таким видом, словно я чокнутая!
— Особенно когда ты рассказала ему, что случилось в Нью-Йорке, — подсказала Джеки. — Я тоже обратила на это внимание. Он реагировал так, словно никогда раньше не слышал о такой вещи, как магнитофон.
— Ты рассказала ему об Алисии? — спросил я небрежным голосом.
— Конечно, — кивнула Шари. — Все-все, кроме той семейной тайны, о которой я поведала тебе прошлой ночью.
— Просто удивительно, как такой тупой человек занимает столь ответственный пост, — напряженно проговорила Джеки. — Я объяснила всю теорию Стерлинга относительно слияния и о том, как он мог провести Чарли Макензи и лишить его всего — во всех подробностях, точно так же, как объяснила тебе, Дэнни, и знаешь что? — она горько рассмеялась. — Он не понял ни одного слова! Только смотрел на меня затуманенными глазами, потом задал какой-то дурацкий вопрос о том, не прибыл ли ты в Санта-Байю на следующий день после того, как была убита Алисия Эймс.
— И ты сказала?.. — почти застонал я.
— Конечно, я же была уверена, что ты прилетел на следующий день. Я прекрасно помню, как Шари сказала тебе, что об убийстве сообщили нью-йоркские вечерние газеты, и ты старался выглядеть удивленным и шокированным.
— Ты именно так ему и сказала? — в ужасе спросил я.
— Именно так, — она весело улыбнулась. — Ты выглядишь совершенно изнуренным, Дэнни. Уж не били ли они тебя резиновыми дубинками?
— Они припасли их на следующий раз, — я медленно поднялся. — Надеюсь, вы меня извините…
— Разумеется, — ответила Шари теплым голосом. — Отправляйся прямо в постель, Дэнни, и выспись как следует!
— Ты не хочешь горячего бульона, молока или еще чего-нибудь? — спросила Джеки. — Может быть, аспирин?
— Ничего не нужно, — заверил я их. — Спасибо за все. Если я не появлюсь утром, позвоните лейтенанту Шеллу. Он наверняка будет знать, где я.
Я вошел в свою комнату и налил себе стаканчик. Что за парадокс, подумал я. После того как две блондинки придумали дикое алиби, спасшее меня, они разболтались и подвели меня под монастырь по другому вопросу. Шелл наверняка уже отправил в Нью-Йорк пару пуль, извлеченных из головы Уэйленда, для баллистического сравнения с пулей, извлеченной из головы Алисии Эймс. Кошмар, привадившийся мне в кабинете Шелла, становился реальностью. Сколько времени это мне оставляло? Если повезет, то до угра, если нет, то не больше шести часов. Я быстро допил свой стакан, достал из чемодана кобуру, надел ее под пиджак и сунул под мышку револьвер, который забрал у Чака Макензи.
— Добрый вечер, мистер Бойд, — приветствовал меня знакомый голос, когда я положил свой ключ на конторку портье.
— А, мой друг-шантажист Сэм Врикхаус! — улыбнулся я ему. — Вас прогнали в ночную смену?
— Нет, просто услуга приятелю, — ответил он с большим достоинством.
— Вы слышали о чем-нибудь, что представляет для меня интерес? — вежливо спросил я.
— В обед полиция искала вас, — доверительно прошептал он.
— Она меня нашла! — проскрежетал я зубами. — Что еще нового?
Он беспомощно пожал плечами.
— Ночная смена лишает меня всякой возможности, мистер Бойд!
— Вы давно здесь работаете, Сэм?
— Около пяти лет. Я прожил в Санта-Байе всю жизнь и не поменял бы этот город ни на что на свете.
— Прекрасно, — проворчал я. — Вы знаете некоего Чака Макензи?
— Конечно, — кивнул он. — Он глава самой крупной строительной…
— Не этого Макензи, — терпеливо поправил его я. — Я имею в виду его сына.
— Я даже не знал, что у него есть сын.
— Прошлой ночью он был в баре «Луау». Очень может быть, что он частый гость здесь. Парень лет тридцати, среднего роста и веса, с лицом тоже средним? — Увидев его ошеломленный взгляд, я усмехнулся. — В том-то и беда, Сэм, что он слишком средний мужик!
— Миллион таких парней проходит каждый день через наш холл, — беспомощно сказал он.
— У каждого человека есть какое-нибудь уникальное качество, — в отчаянии настаивал я. — Вы опытный исследователь человеческой природы, Сэм. Если бы я только смог назвать это уникальное… — я прищелкнул пальцами. — Его голос! Даже когда он улыбается и говорит очень вежливо, это присутствует: ощущение врожденного насилия. Каким-то образом это напоминает поведение тигра в зоопарке: он почти не смотрит на решетку, но прекрасно знаешь: стоит только убрать пару прутьев, и через долю секунды тигр окажется снаружи.
Портье снял свои очки без оправы и стал тщательно полировать стекла носовым платком. Лицо его было неподвижно.
— Забудьте об этом, Сэм, — устало сказал я.
Он снова надел очки на нос, и его глаза вдруг сверкнули как фары машин.
— Знаю, кто это! — взволнованно воскликнул он. — У вас дар на точную характеристику, мистер Бойд: ощущение глубоко запрятанного насилия, — он радостно хихикнул, — и у него глаза прикрыты веками?
— Верно, — подтвердил я.
— Он появился здесь, как только я заступил на дежурство в два часа, и спросил номер комнаты миссис Уэйленд.
— Что точно он сказал?
— Он попросил меня позвонить ей и сказать, что старый друг ее сестры просит принять его на несколько минут, чтобы поговорить о семейных фотографиях. Она была страшно удивлена, когда услышала все это, но велела послать его к ней.
— Спасибо, Сэм, — я положил пятерку на конторку.
— Приятно иметь с вами дело, мистер Бойд.
Я нашел домашний адрес Макензи-старшего и попросил швейцара вызвать такси. Через десять минут оно остановилось у солидного особняка на тихой улочке. Я попросил водителя подождать, взбежал на крыльцо и позвонил. Через несколько секунд Чарли Макензи открыл дверь, и легкая усмешка появилась на его поношенном лице, когда он узнал меня.
— Заходите, Дэнни, — проскрипел он. — Я как раз собирался выпить.
Гостиная была приятно обставлена, но вызывала ощущение, что ею не пользовались — верный признак того, что мужчина живет один. Среди обстановки выделялся один предмет, которым несомненно пользовались — встроенный в угол и богато украшенный бар. Макензи протиснулся за стойку и вопросительно посмотрел на меня.
— Немного бурбона и много льда, — сказал я. — У меня мало времени, Чарли, так что слушайте меня внимательно.
Я рассказал ему теорию Джеки о том, как Уэйленд собирался одолжить три миллиона у самого себя и — в результате слияния — оставить с носом Макензи. Он беззвучно выслушал меня, однако его серые глаза постепенно потемнели.
— Кто-то
